Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

Но не все одинаково отнеслись к пьесе. Она вызвала разговоры в гостиных и споры за столом «для сварения желудка», оды автору, подражания и пародии[1281]. И если И. А. Дмитриевский считал, «что, конечно, верности исторической нет, но она написана прекрасно и произвела удивительный эффект», то Г. Р. Державин возмущался тем, что В. А. Озеров вывел «Дмитрия влюбленным в небывалую княжну, которая одна-одинехонька прибыла в стан и, вопреки всех обычаев тогдашнего времени, шатается по шатрам княжеским да рассказывает о своей любви к Димитрию»[1282]. По мнению М. А. Гордина, такой взгляд был обусловлен неприятием романтического построения сюжета, когда исход Куликовской битвы и само освобождение от ига ставилось в зависимость от любовной истории[1283]. Но публику, очевидно, волновали не столько поэтические достоинства (или недостатки) пьесы, а ее патриотическое звучание. По свидетельству С. П. Жихарева, особый восторг публики вызывали фразы: «Беды платить врагам настало нынче время…», «Ах! Лучше смерть в бою, чем мир принять бесчестный!»[1284].

Грозный 1812 г. оказался очень важным для развития национального самосознания России. Подъем патриотических чувств не только позволил одолеть Наполеона, чья армия объединила вооруженные силы почти всех европейских государств, но и оживил интерес к прошлому Отечества[1285]. В то время русские люди неоднократно вспоминали о Куликовской битве как о великой странице своей истории. В 1812 г. была возобновлена на сцене трагедия В. А. Озерова «Дмитрий Донской». Спустя годы А. С. Пушкин помнил восторженный прием пьесы, хотя к ее автору он относился скептически[1286]. В XVIII строфе I главы «Евгения Онегина» есть строки: «Там Озеров невольны дани / Народных слез, рукоплесканий / С младой Семеновой делил»[1287].

Обращение к славной победе над Мамаем встречается в текстах, написанных многими участниками Отечественной войны, как в момент свершения событий, так и в произведениях, созданных по их следам. Так, хорошо известно письмо главнокомандующего русской армией М. И. Кутузова к хозяйке села Тарутино А. Н. Нарышкиной, в котором, говоря о ее селе, ставшем местом расположения лагеря русской армии, главнокомандующий писал: «Отныне имя его должно сиять в наших летописях наряду с Полтавою, и река Нара будет для нас так же знаменита, как и Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные ополчения Мамая»[1288]. В проникнутом пафосом народной войны против вражеских полчищ стихотворении В. А. Жуковского «Певец во стане русских воинов» Дмитрий Донской представлен в ряду славных полководцев Древней Руси, чьи тени мчатся в высоте на рать иноплеменных[1289]. Показательно, что поэт писал свое стихотворение в расположении армии накануне боя у Тарутино[1290]. Он обратился к образам Куликовской битвы в то же самое время и в том же месте, что и М. И. Кутузов. В стихотворении «Гимн лиро-эпический на прогнание французов из Отечества» Г. Р. Державин пишет: «Доколь Москва, Непрядва и Полтава течь будут, их не умрет слава». В стихах А. Ф. Воейкова «К Отечеству» есть строки: «Мамай с ордой татар, как волк на верный лов, зубами скрежеща бежит из нырищ, гладный…»[1291]. С. Н. Глинка публикует свои стихи «Речь Дмитрия Донского к войску перед сражением на Куликовом поле»[1292]. После вступления русской армии в Париж Н. М. Карамзин написал стихотворение «Освобождение Европы и слава Александра I», в котором есть строки, позволяющие видеть сопоставление автором нашествия Наполеона с татарским разорением Руси. Поэт славит русский народ, который «главы под иго не склонял».

Сравнение героических событий 1812 г. с отражением Мамаева нашествия сохранилось и в мемуарах их участников. Так, например, в 1815–1816 гг. член Союза спасения поэт-декабрист Ф. Н. Глинка, вспоминая Бородинскую битву, писал: «Сама собою, по влечению сердца, 100-тысячная армия падала на колени и припадала челом к земле, которую была готова поить до сытости своей кровью, это живо напоминало приготовления к битве Куликовской»[1293]. К образам «Сказания о Мамаевом побоище» прибегал в своих «Исторических записках» и безвестный, хотя и талантливый артиллерийский капитан Г. П. Мешетич. Работая над ними в 1818 г., он неоднократно прибегал к героическим и воинским образам этого памятника древнерусской литературы[1294]. Однако большинство мемуаристов либо избегали архаики, либо прибегали в исторической ретроспективе к античным образам[1295]. Вскоре после изгнания войск Наполеона из России (в 1813 г.) была написана и книжка Ф. Покровского, изданная в 1823 г. в Туле[1296].