Куликовская битва в свидетельствах современников и памяти потомков

В этих условиях роста интереса к отечественной истории Куликовская битва не могла не привлечь к себе внимание исследователей. Так, В. Н. Татищев уделил ей много места в своей «Истории Российской»[1257]. В основу его рассказа было положено популярное в рукописной традиции XVII–XVIII вв. «Сказание о Мамаевом побоище»[1258]. Историк удалил из его текста все фрагменты, показывающие битву в контексте вселенской истории борьбы за веру: нет описаний чудесных явлений, рассуждений о значении происходящего, воспроизведения молитв, сравнений с персонажами древней истории (Навуходоносором, Александром Македонским, Дарием, Пором, Антиохом и др.). Битва показана как одно из важных событий в истории Руси, но, во-первых, именно государства, а не Святой Руси, а во-вторых, одним из многих в ряду битв, наполнявших русскую историю. Ради этого введения в ряд известных ему сражений В. Н. Татищев десятикратно уменьшил, по сравнению с источником, численность русских войск. Лишая события их священного значения, историк дал им рационалистические объяснения.

Большое значение Куликовской битве придавал М. В. Ломоносов. Среди заслуг Дмитрия Донского он отмечал победу над Мамаем, которого великий князь «дважды в Россию с воинством не допустил и в другой раз победил совершенно». «Началу сражения с Мамаем» (т. е. поединку Пересвета с ордынским богатырем) М. В. Ломоносов хотел посвятить одну из «живописных картин из Российской истории». Куликовская битва стала центральной темой и в трагедии М. В. Ломоносова «Тамира и Селим». При ее создании он опирался на довольно широкий круг источников. Трагедия вышла двумя изданиями 1750 г. по 600 экз. каждое и дважды (1 декабря 1750 г. и 9 января 1751 г.[1259]) была сыграна кадетами Сухопутного шляхетского корпуса. В «Кратком изъяснении» содержания этой трагедии М. В. Ломоносов писал: «В сей трагедии изображается стихотворческим вымыслом позорная гибель гордого Мамая…», который после Куликовской битвы бежал в Кафу и «там убит от своих». События Куликовской битвы стали фоном для любовной истории вымышленного багдадского царевича Селима и дочери крымского царя Тамиры. Увидев Селима с крепостной стены, Тамира влюбляется в него. Но отец обещал ее в жены Мамаю, который обманывает крымского царя, говоря, что победил Дмитрия. Но правда выясняется, и участник битвы Нарсим в своем большом монологе рассказывает о Куликовской битве: «…Сила росская поднявшие из засады с внезапным мужеством пустилась против нас;…во сретенье своим росияне вскричали, великой воспылала в сердцах унывших жар. Мамаевы полки увидев встрепетали, и ужас к бегствию принудил всех татар…»[1260] Мамай погибает в схватке с Селимом и его другом. Отец Тамиры соглашается на ее брак с Селимом. Любопытно, что татары Мамаевой Орды в тексте трагедии и иллюстрации на ее обложке более напоминали современных автору турок. Это свидетельствует об актуальности темы противостояния мусульманской угрозе между русско-турецкими войнами 1736–1739 и 1768–1774 гг.

Устойчивый интерес к Куликовской битве сохранялся и позднее. Князь М. М. Щербатов в своей «Истории Российской» подробно рассмотрел события 1380 г., также опираясь на «Сказание о Мамаевом побоище»[1261]. Генерал И. Н. Болтин в своих «Примечаниях» на «Историю» Леклерка стремился несколько уменьшить численность участвовавших в битве войск и размеры их потерь. Однако не потому, что хотел принизить значение Мамаева побоища, а лишь не принимая «привязанность к чудесному и огромному», существовавшую, по его мнению, у древних повествователей. Более того, И. Н. Болтин, утверждая, что «о количестве татарских войск на сражении бывших также достовернаго известия не обретается, а чаятельно, что их было больше Русских»[1262], косвенно подчеркивал величие победы над превосходящим противником.

В конце XVIII — начале XIX в. события 1380 г. устойчиво интересуют читателей. В это время было издано несколько популярных повествований о Куликовской битве. Два сочинения о Дмитрии Донском, описывающих в числе событий его княжение и поход за р. Дон в 1380 г., вышли еще в царствование Екатерины II — в 1791 г.[1263] При императоре Павле I также наблюдался устойчивый интерес к теме русско-ордынского противостояния в 1370–1380-х гг. Куликовской битве специально была посвящена книга И. Михайлова «Низверженный Мамай». Она была издана трижды, в 1798, 1810 и 1827 гг.[1264] В 1798 г. вышел в свет «Новый Синопсис» П. М. Захарьина. На его страницах разгром Мамая рассматривался как одно из центральных событий Российской истории[1265]. Всего за XVIII в. вышло не менее 10 работ, содержащих описание Куликовской битвы[1266].