Читаем Кулинария в Донбассе. Сборник рецептов (СИ) полностью

Пробки были не из глины, а из папье-маше, внутри пробок была не смесь из шахтных шашек, а сера из обычных спичек, по копейке коробка, ровно шесть спичек на одну пробку, но бабахало оно даже громче, чем из пугача Алика, а вылетала горящая бумага пробки аж на целых два с половиной метра! К каждому пистолету полагалась разборная форма для изготовления четырех пробок (ох, и нажевался же я старых тетрадок, делая "патроны"!) плюс пресс для того, чтобы сера заполняла пробку полностью, но не больше нужных параметров.


А потом Жека где-то раздобыл аккумулятор и начал просить помочь дотащить до Алика - за пробки. И про это дело узнал Кирилл. И мы пошли к Алику втроём: Керим, Жека и я. И прямо перед нашими изумлёнными глазами показал Керим, что из одного аккумулятора можно наплавить свинца на десяток пугачей, и что пробки эти в формах Алика делаются сразу по пять сотен, а принесённые нами аккумуляторы Алик режет на "банки", собирает из них новые в фанерных корпусах и продает барыгам...


Больше всего Алим любил рыбу, рыбалку и рыбу. Окружающие диву давались, когда, возвращаясь с рыбалки, Алим приносил такую рыбу, которой отродясь в Донецке не ловили. Уже потом, при Андропове, когда его поймали за руку на том, что он весной запускал в отстойник шахтной теплосистемы малька и вылавливал весь год оттуда промысловую рыбу, на суде вскрылось, что в 70-х он "ходил налево" к продавщице рыбного магазина - вот от любовницы эти рыбные роскошества и были.


А любишь рыбалку - значит, умеешь готовить рыбу! Готовил Алим - пальчики оближешь! Причём любую: горячего копчения, селёдочного посола, "шпротную", тушёную в собственном соку, в кетчупе, в сметане - я сейчас и не упомню всех его разносолов. Тоже, как и Кирилл, очень любил хвастаться, накормить приготовленным блюдом всех приходящих в гости и просто случайно заглянувших. Но никто и никогда - никогда и никто! - не видел, как он эту рыбу готовит! Даже жена и дети: приносил на дачу свежую рыбу, закрывался, что-то делал, с дачи приносил готовую.


Потом уже, после "отсидки" (а срок ему дали "детский", кажется, год или полтора, из которых зачли полгода в СИЗО), после развода (жена, узнав о любовнице, решила "с зэком ничего общего"), когда Алим начал резко и круто спиваться, из его пьяного бреда удавалось вытянуть те или иные особенности рецептов. Например, "килька-шпрота сволочь мелкая, но нежная, её чуть горячим копчением и тушить в масле без воздуха, а с мойвой так не проходит, её нужно сначала в сметане, как карася, пока косточки не разойдутся, а только потом в маслице, и лучше чтоб в очищенное, без вкуса и запаха, вот если в кукурузное - не успел попробовать...".


У него же впервые увидел, как, разрывая селёдку за хвост пополам, одним движением очистить и от костей, и от кожи с чешуёй, и от внутренностей, и такое отработанное-поставленное это движение было, что сразу становилось понятно, что это не только с селёдкой так делалось неоднократно. Но больше всего с детства меня поражали его рыбные "макароны по-флотски" ("Откуда на флоте фарш в макароны? Да только из рыбы, её за бортом полно, а коровки в море не плавают"!) рыбные борщи - с бычками - и пироги с килькой-черноморкой.


Кильку он предварительно готовил (уже у алкоголика видел, как килька рубится на мелкие фракции с помощью резака для фотобумаги), отделял головы и хвосты от частей тушки, а потом долго тушил, с чем и как - сказать не могу. Получившуюся массу в тазике крутил и встряхивал, убирал остатки костей и плавников, и потом этот рыбный фарш смешивал с прокрученным на мясорубке луком, заливал сметаной и настаивал. И вот полученное уже укладывал в пироги - от пирожков из слоёного теста под сырной крышкой до больших и пышных, в 3-4 слоя рыбы между слоями дрожжевого теста с чесночком. Я не настолько люблю рыбу, чтобы начинать экспериментировать и искать утраченные части рецепта, но если кто захочет - милости прошу, в Донбассе обычно черноморкой чаще кошек кормят, а у Алима из неё получалась элитная человечья еда.


От Алима мне "достался" рецепт приготовления курочки: только один раз видел, как уже хмельной Алик готовил курятину, не прикрыв дверь. Сначала порезал на кубики лук, много лука, луковиц 6 или 8. Свежезабитую курицу как-то так же ловко, как потом селедку, разрезал, вывернул за гузку из шкуры с перьями, выпотрошил, а шею с головой, шкурой и перьями отрубил топором. Разделал тушку на части: бедра, окорочка, грудка в одну сторону, крылья и тушка в другую. Потом тем же топором порубил мясо бедер, прямо с костями, окорочков и грудки поперёк волокон мяса слоями в 1-1,5 сантиметра, и тут же кинул в лук. Сверху вылил кислого домашнего вина (я потом заменил вино лимоном), мелко резаный чеснок, перец, еще какие-то сухие пряности, перемешал всё прямо в тазике - и завернул в старый тулуп, на припечек, в тепло. И через полчаса-час вылавливал из лука кусок мяса, одной стороной в соль, другой стороной в майонез - и на разогретую сковороду. Запах!!... А вкус!!!...


Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века