Выплеснув гнев перед камерой, Аманда слегка остыла, но теперь Мэй завела ее по новой. Ничего такого, чего бы Мэй не знала, она не сказала – им обеим было здесь тошно. И правду о том, каково им было здесь расти, Барбаре тоже полезно наконец услышать. Правду послушать всем полезно.
– Я бы сюда не приехала, если бы мне Нэнси не велела. И тебя бы – будь твоя воля – здесь тоже не было. Ты это место не меньше меня ненавидишь. Даже больше. Ты всю жизнь от него бежишь. Все, что ты в жизни делаешь, все только, чтоб от этого бедлама избавиться. Так что пусть и мать наконец это поймет.
– Но я мать люблю. Не то что ты. Не знаю, что ты там про нее наговорила, но ее это вконец подкосило. Ей только этого сейчас не хватало. – Мэй еще раз посмотрела в сторону камеры, но на сей раз понизила голос, схватила Аманду за руку и зашептала ей в ухо: – Ты разве не видишь, она больна. И болезнь свою ото всех скрывает.
Аманда отодвинулась. Типичная Мэй с ее типичным враньем, лишь бы любой ценой ее, Аманду, заткнуть, лишь бы заставить ее делать, как Мэй того хочется. Нет, ее на эту удочку не возьмешь.
– Каждый дурак видит, что она больна!
Аманда выпустила из рук коробки. Мэй отпрыгнула – они чуть не отдавили ей ногу, а Аманда махнула в сторону гостиной:
– Она всегда была больна! И всегда будет больна! И никакая уборка ее не изменит и ей не поможет. Все снова станет как было. Это же заколдованный круг, а ты в свой Бруклин отчалишь, и она когда-нибудь в грязи помрет. И найду ее я, а не ты, потому что я здесь, а ты где-то далеко. Так что если кому-то из нас валить, так это, Мэй, тебе! Потому что ты все это затеяла, только чтоб в камеру влезть. Что ты еще ради камеры сделаешь? Разденешься? Стриптиз устроишь? Давай, тебе и в этом опыта не занимать! И у шеста станцуй, чтоб на тебя все смотрели. Ты же только о том и мечтаешь!
Мэй перешагнула через коробки и заорала Аманде прямо в лицо:
– Уж кто бы говорил?! Не ты ли с первым встречным готова переспать, лишь бы в «Войнах» выиграть! Ты, Аманда, ошибаешься. Во всем. Я здесь, и я остаюсь. Никуда отсюда не уеду. Потому что кому-то здесь надо быть, а от тебя, сестричка, никакого проку. Так что это ты убирайся. – Она схватила Аманду и толкнула ее со ступенек веранды. – Иди рисуй своих идиотских цыплят, а я серьезным делом займусь.
Аманда полетела вниз, но удержалась на ногах и, повернувшись к сестре, крикнула ей через веранду:
– Ты, Мэй, ничем серьезным не занимаешься! Ты, Мэй, руководишь, за тебя другие работают. И вероятность того, что ты здесь останешься, такая же, как того, что у меня отрастут крылья. Пенки с «Мими» снимешь – и поминай как звали, только мы тебя здесь и видели!
– Я не ты. Я, по крайней мере, не вру. Мне, чтобы выиграть, не надо ни ловчить, ни рецепты красть. И к кому попало в койку лезть тоже не надо. – Мэй спустилась на ступеньку, снова понизила голос и еще раз прошипела: – Мама по-настоящему больна. Я не про дом говорю. Но, видно, тебе наплевать. Ну и черт с тобой. Я о матери сама позабочусь. Ты мне не нужна. И ей тоже.
Аманда вдруг заметила, что теперь на веранде собрались чуть ли не все камеры. И Сабрина, и…
– Мам! – Гас стоял во дворе рядом с Фрэнки и отчаянно пытался что-то сказать. а Нэнси со всех ног неслась к ней из-за угла.
– Аманда! – кричала свекровь. – Немедленно прекрати! Остановись! – Задыхаясь, она подбежала к невестке и схватила ее за руку. – Прекрати, ты себя позоришь!
Аманда оттолкнула ее руку. Она себя позорит? Она? А как насчет Мэй? И что Мэй говорит про какую-то болезнь Барбары? С Барбарой все в порядке. Барбара такая же, как всегда. Просто Мэй хочет, чтобы последнее слово за ней осталось. Хочет? Пожалуйста, пусть остается.
А с нее хватит, ей пора отсюда убраться. Отскочив от Нэнси и едва сдерживая слезы, Аманда пробежала через двор. Фрэнки попыталась ее остановить, но она только плечами передернула:
– Оставь меня, дочка, прошу тебя. Мне надо побыть одной. Хоть немного.
Ноги несли ее сами; туда, к знакомому с детства убежищу. Она обернулась – господи, зачем они все тут собрались? Не надоело им глазеть на это безумие? – и налетела на кого-то долговязого. Черные прямые волосы, совсем как у Райдера, держит племянников за руки и на нее смотрит так, будто они знакомы. Но ей-то какое дело! Аманда ринулась вперед, по знакомой старой тропинке, к дереву, которого больше нет. Куда угодно, только отсюда подальше. Подальше от камер, от людей. Где-нибудь посидеть и подумать.
Через минуту в мозгу у нее что-то щелкнуло. Джей. Это же Джей. А Мэй только что во всеуслышанье заявила, что остается в Канзасе. Аманде, конечно, все равно, но это значит, и у Мэй, в конце концов, не все так гладко.
Мэй
Джей?