Культ

В комнату заходили посетители: толстые, худые, молодые и старые. У стен стояли охранники, наблюдая и отслеживая слишком долгие объятия, внезапную ловкость рук или перебор с кашлем.

Заключенные тихо беседовали со своими близкими, тоскуя по уединению, которого никогда не получат, а посетители следовали их примеру, стараясь не глазеть по сторонам и не поддаваться нездоровому любопытству.

Безмятежность смотрела, как обнимаются мать и дочь. В сердце билась смесь утраты, стыда и разочарования. Мама боролась и умерла. Она оказалась слишком слабой, чтобы противостоять превратностям судьбы. Она не справилась.

Безмятежность вздохнула. Вероятно, свою роль сыграли проклятые мигрени, но мама всегда была слабее, чем делала вид.

Но Безмятежность не страдает мигренями и не слабая. Ей дали всего шесть лет. Если все пойдет хорошо, она выйдет через три. А у нее отлично получается обеспечивать хорошее развитие событий. Уж что-что, а приспосабливаться она умеет.

Она улыбнулась и встала, помахав рукой женщине среднего возраста, которая только что зашла в помещение. Женщина помахала в ответ, счастливая улыбка осветила ее морщинистое лицо.

Безмятежность репетировала, что скажет своей старой приемной матери. Она выучила слова наизусть. Если правильно все сказать, то после освобождения из этого отвратительного места у нее будет прекрасный дом.

— Миссис Харпер, вы не представляете, как много значит для меня ваша поддержка, — сказала Безмятежность.

Женщина улыбнулась. Вокруг ее головы жужжал комар. Она отмахнулась от него.

— Пожалуйста, зови меня Марта. Может быть, однажды ты снова назовешь меня мамой, как называла до того, как… ох, прости.

— Не переживайте. Я уже могу об этом говорить. Я просто рада, что вы здесь. И с большим нетерпением жду встречи с маленькой Поппи. Сколько, вы сказали, ей лет?

— Только что исполнилось три. Чудесная малышка. Я думала, что не могу иметь детей — вот почему мы брали деток на воспитание — но, полагаю, всякое бывает в жизни, да?

Безмятежность прихлопнула комара и радостно улыбнулась.

— Да, всякое.

— Поппи тоже не терпится познакомиться с тобой, — сказала миссис Харпер. — Я показывала ей твои фотографии, и она считает, что ты похожа на принцессу русалочку!

— Как мило. Ей нравятся феи?

— О да. Она их обожает. Больше того, на днях я купила ей костюм Динь-Динь, и она из него просто не вылезает.

Безмятежность улыбнулась:

— Здорово. Должна признаться, мне всегда нравились феи. Жалко, что придется так долго ждать встречи с Поппи. Ой, я вот что подумала! Можно я буду ей писать?

— Да, конечно! Ей понравится.

— Замечательно. Таким образом, когда мы встретимся, я не буду для нее незнакомкой.

— Да. Именно. Знаешь что, дорогая? Я немного нервничала перед нашей встречей, но теперь очень рада, что пришла. Поппи будет в восторге от тебя. Ты будешь ее новой старшей сестрой. Не удивлюсь, если ты скоро устанешь от того, что она ходит за тобой хвостиком, как потерянный ягненок.

Безмятежность рассмеялась:

— Ни за что. Поверьте, я буду это поощрять. Я люблю детей. Они так восхитительно невинны.

Во время обеда Безмятежность отключилась от пустых разговоров других заключенных и заново прокручивала в уме свою встречу с Мартой Харпер. Женщина такая слабая и так стремится угодить, что это смешно. По какой-то непонятной причине она явно считает, что отчасти виновата в похищении Безмятежности, и хочет загладить вину, что весьма облегчит жизнь Безмятежности, когда она переедет к ним. Поппи всего лишь начало масштабного плана. Завоевав симпатии мистера и миссис Харпер, она высосет их досуха финансово, переедет на север и создаст общину, о которой ее мать могла только мечтать.

Впереди великие дела. Надо только выдержать следующие три года.

— Эй, Вампирша. Эй! Я с тобой разговариваю.

Безмятежность подняла глаза от своей тарелки с сухой как солома курицей и безучастно уставилась в глаза Хейли Торн, самой злобной стервы в Иствуде. Поговаривали, что ее приговорили к пожизненному заключению, потому что она забила мужа молотком за то, что он ударил ее ребенка. Торн была тут королевой. Ее окружала целая толпа подхалимок, которые одновременно обожали и до ужаса боясь ее, но угождали, словно от этого зависит их жизнь.

Безмятежности было совершенно плевать на женщину.

— Я тут узнала кое-что про тебя, — сказала Торн. — Хочешь узнать что?

Безмятежность продолжала смотреть, но ничего не ответила.

Остальные женщины за столом перестали есть.

Торн облизала пластиковый нож.

— Слышала, ты любишь пить кровь маленьких детей.

Безмятежность опустила глаза на тарелку, думая, с каким удовольствием заставила бы ее замолчать при помощи отцовской косы.

Она почувствовала спиной чье-то присутствие. Кто-то встал за ее стулом.

— Это правда? — спросила Торн.

Безмятежность наколола на вилку кусок курицы и с усилием проглотила.

— Язык проглотила?

В столовой стоял гул, но женщины за их столом замерли.

Безмятежность ощутила первые шевеления редкого для нее чувства — страха. Она нарушила свое правило игнорировать других заключенных и смерила Торн взглядом.

— Если знаешь, что для тебя лучше, отстань.