Культ Змеи

В миске и вправду была грибная каша, сильно отдающая плесенью, и невозможно было понять, она испортилась или плесень — это один из ее основных ингредиентов. Запихивая ложку в рот здоровой рукой и пытаясь удержать себя от вполне естественного порыва вывернуться наизнанку, Лиира отстраненно думала о том, до всех ли ее воспоминаний добралась жрица и развито ли ее чувство прекрасного настолько, чтобы приказать кому-нибудь из отряда повторить их в случае необходимости. Говорят, темные эльфийки предпочитают снимать с врагов кожу заживо, но это сильно вредит здоровью и скорости передвижения, а ей нужно, чтобы пленница ходила сама… хотя бы некоторое время.

Отодвинув от себя пустую чашку, Лиира снова прислонилась спиной к корню большого дерева и осторожно оглядела отряд. Жрица не заставила своего Пса приглядывать за ней и тот свободно переходил от одного собрата к другому, занимался лагерной рутиной и, разумеется, прекрасно говорил, когда в этом возникала необходимость. Лучше бы он ее прирезал в самом деле… сгинуть в пасти Змеи — это конец, попасть в чертоги ее культа — это только начало.

Лиира не уснула бы на этом привале, даже если бы сломанная рука не болела и пища не грозилась вырваться на свободу каждые несколько минут. В каком бы отчаянном положении она не находилась, она все еще принадлежала Адхар, а Адхар принадлежали все дурные сны, до которых могли дотянуться ее адепты. Нир не был единственным, кому не нравилось то, что он видел под закрытыми веками, и сделав над собой отчаянное усилие, Лиира отвернулась от него. Пошел он к дьяволу — пусть проторчит несколько часов наедине с собой сейчас, а во все последующие бесчисленные годы своей чертовски длинной жизни не встретит на пути ни одного адепта Змеи, согласного взять на себя эту ношу.

Только ближе к вечеру она наконец дождалась, когда жрица снимет доспех и усядется на своей подстилке, темные эльфы отдыхали по очереди, и когда глаза закрывала она, открытыми оставались почти все прочие. Но Фаэрил не видела ничего, что хоть как-то нарушало бы ее душевное равновесие, и прислушиваясь к ней так и эдак в попытке узнать хоть что-то о ее слабостях, Лиира не могла не задумываться о том, как это «ничего» могло бы выглядеть. С одним и тем же успехом это могли быть грезы о прекрасных наложниках и о кровавых битвах и разлетающихся вокруг внутренностях, при условии что и то, и другое приносит ей исключительно удовлетворение.

Когда осталось всего двое отдыхающих солдат, выбирать было уже не из чего и она схватилась за первый сон, который коснулся ее разума.

Нанести удар кинжалом в спину — это просто, и проще всего ударить того, кто тебе доверяет. Она стояла у стола, протирая оружие перед следующим караулом, белые вьющиеся волосы свободно спадали с плеч. Он не видел ее лица, но знал, как она улыбнулась, когда он обнял ее левой рукой за талию. Ни звука она не издала, когда правой рукой он пронзил ее сердце — в стражу набирают самых крепких женщин, но она не потратила последние секунды своей жизни на попытку отомстить. Отпустив ее и позволив ей упасть на пол, он обнаружил, что она все еще смотрит на него, захлебываясь кровью, заполняющей легкие.

— Мне очень жаль, Зарра, — проговорил он, — но я возвращаюсь домой.

Конвульсивно дернувшись, она повернула голову в сторону, туда, где в соседней комнате спал их сын. Она открывала рот, но вместо слов вырывались только хрипы…

«Благослови тебя Адхар, ублюдок», — вынырнув на поверхность моря чужой вины, с облегчением выдохнула Лиира. Она прекрасно помнила эту женщину и знала парня, которому очень не понравится то, что она только что увидела.

Облизнув пересохшие губы, она снова посмотрела на жрицу, застывшую в статичной позе для медитации точно высеченное из обсидиана изваяние. Фаэрил не будет отдыхать дольше своих воинов, а когда очнется, снова залезет ей в голову. Времени мало: у ее способностей наверняка есть ограничения, она не может читать мысли непрерывно, и уж точно не может делать этого во сне, но рисковать не стоит — второго шанса не будет.

Солнце медленно опускалось за горизонт, сломанная рука распухла и ныла, усталость давила на плечи, думать становилось все тяжелее.

Этого мужчину зовут Бэл, и он очень привязан к своему сыну. По крайней мере был лет сто пятьдесят назад, когда тот был ребенком. Говорят, за это время многое может измениться. Многое, но не главное. Вряд ли за прошедшие годы он всерьез пытался рассказать сыну, что хладнокровно зарезал его мать. Скорее всего, он просто молчал. И это молчание породило беспокойство, не зря же они оба видят эти сны.

Глава 23