Культовый Питер

Уже укупоренная подводная лодка, стоящая на кильблоках, не самое лучшее место на свете. Поднимешь слабо сипящий шланг, всосешь теплого воздуха, пахнущего резиной, — и живи! Но особенно тяжко, если лето, жара и стоит едкий дым от сварки, а еще лучше — от резки металла, особенно если покрашенного. Стоишь, размазывая грязные, едкие слезы, и что-то еще пытаешься разглядеть в этом дыму. «Вот... делайте!» — тычешь грязным пальцем. Но постепенно увлекаешься. И даже убеждаешься в местном поверье, которое поначалу кажется диким: у каждой лодки, еще до того как начали ее строить, уже есть душа — прекрасная или жуткая, заранее не узнать. Но проявляется она сразу же, только прикоснись. Откуда слетает? Неизвестно. Но появляется она раньше, чем хребет. И когда душа оказывается легкая и прелестная (что случается почему-то гораздо чаще, чем мы этого заслуживаем), все идет легко, все любят друг друга, комплектующие поступают вовремя и как бы сами соединяются между собой. И ты где-нибудь на бегу останавливаешься и замираешь: господи! За что такая милость?

И вот спуск! Словно отдаешь любимую дочку! Впервые за последние два месяца бреемся. Непрерывно звоним в гидрометеослужбу. Минус сорок! Минус сорок пять! Имеется в виду уровень воды в Неве по сравнению с ординаром. С такой высоты наша лодка со стапеля на воду упадет! Директор, все отлично понимая, тем не менее жмет: когда? Дело в том, что городской голова в субботу уезжает в Италию. Италия нам далека, но основная мысль ясна: значит, в пятницу.

В огромный спусковой эллинг, продуваемый ледяным ветром с Невы (несмотря на клеенчатый занавес), подходит народ. Занавес бьется, хлещет, завивается, словно не весит несколько пудов. За ним слышится стук: трутся друг о друга ледяные осколки в Неве.

На щитах, положенных на козлы в конце эллинга, — городской голова, директор, другие тузы. Толпа на трехъярусной эстакаде вдоль стены. На наклонных спусковых полозьях она, наша красавица! Я отвожу взгляд — глаза слезятся — в сторону и наверх. О — надо же — на самом верху стеклянной стены, на жуткой высоте под самой крышей, висят, как пауки, два мойщика со швабрами. Не успели кончить к приезду начальства? Или специально зависли? Отличный вид!

Невнятные речи, относимые ветром. Потом голова берет привязанную фалом бутылку, бросает. Тихий хлопок. Потекло! Оркестр дует марш. Ураганный ветер, залетая, держит занавес почти горизонтально, ломает звук. И вот тишина. Лучший газорезчик с медлительностью церемониймейстера (или палача?) подходит к задержнику — железному пруту, удерживающему лодку за самый кончик. Это палач опытный: он щегольски режет задержник не насквозь, оставляет струнку, которую лодка, если она хочет в море, должна порвать сама. Или?.. Затяжная пауза. Все перекрыли дыхание. Порвала! Хорошая примета! Радостный рев. Лодка скользит все быстрей. И срывается в воду. Стук ледышек о корпус, как зубилом по голове!

Только что звонили в гидрометеослужбу... Минус сорок пять!

Я зажмуриваюсь. Мы уже ориентировочно прикинули, что в легком корпусе сломается, как латать... Я открываю глаза... Работяги успели уже забраться в лодку и все осмотреть — и сейчас уже радостно пляшут на палубе, поднимая пальцы: все о’кей! Кругом объятия, вопли. Я поднимаю глаза, удерживая слезы, — два «паука» под крышей радостно трясут швабрами.

Новый взрыв ликования — кто-то из работяг, специально конечно же, ради восторга сверзился с лодки в воду и теперь, поднимая то одну, то другую руку, плавает среди льдин.

Помню, как после бурной ночи, после «обмывания» новой лодки мы догоняли ее, за ночь прошедшую на буксире через всю Неву в Ладогу. Катер вкусно попахивал бензином и маслом, речная свежесть бодрила нас, от солнечного блеска на воде из наших измученных глаз текли слезы умиления и гордости: мы живем в этом замечательном городе и, не жалея себя, приумножаем его силу и славу. Перед нами проплывал город, лучше которого на свете нет. И правильнее всего — особенно в первый раз — рассматривать наш город с воды.

У широкого моста лейтенанта Шмидта стоит маленький домик, весь увешанный мемориальными досками, — наверное, самый «увешанный» в мире. Великие ученые жили здесь, и размах их трудов никак не соответствует той тесноте, с какой расположены на фасаде мемориальные доски. Здесь жил В. В. Петров, физик и электрик, изобретатель «электрической дуги», великий математик М. В. Остроградский, В. И. Вернадский, естественник и философ, обозначивший «ноосферу» человеческого сознания, А. Е. Ферсман, отец отечественной минералогии, автор книги «Занимательная минералогия», которой все мы зачитывались в детстве, Б. С. Якоби, физик-электротехник, изобретатель электродвигателя, и, наконец, И. П. Павлов, великий русский физиолог, автор множества теорий и открытий, первый в России нобелевский лауреат.

КУЛЬТОВОЕ МЕСТО: АКАДЕМИЯ ХУДОЖЕСТВ