Культура древнего Рима. Том 2

Среди немногочисленных христианских надписей восточной Азии и западной Галатии имеется несколько памятников, в которых упоминается одна из первых христианских «должностей» — пресбютер. Надписи эти не ранние — датируются они концом III–IV в. В чем их отличие от обычных языческих памятников?. Обратимся к надписи МАМА, IV, № 220. Содержание ее стандартно: Дада, дочь Ауксапоыта Диогена, — своему мужу, пресбютеру Аврелию Пеону, сыну Теофила, на память. В тексте нет никаких упоминаний о каре бога за порчу могилы, нет креста, словом к христианским эту надпись можно отнести только из-за упоминающейся там должности пресбютера. Изображение же на этом памятнике вообще не похоже на христианские: там, в отличие от христианских памятников, ниже текста надписи изображены фигуры двоих мужчин и женщины, что на христианских памятниках не делалось. Таким образом, появление в надписи упоминания должности пресбютера еще не означало, что надпись эта полностью является христианской и по содержанию, и по символике памятника. Скорее здесь можно видеть признак переходного периода, когда христианство еще только начинало формироваться. Видимо, если судить по датировке надписи, процесс этот в сельских районах Малой Азии только еще начинался в IV в. н. э. Любопытна для этого времени и следующая подробность. В языческих надписях обычной была приписка ; . Этим, как правило, заканчивались все надписи, в первую очередь надгробные. В надписях переходного периода эти слова сохраняются, но постепенно буква X в слове начинает заменяться крестом и выглядит это слово как «+ (МАМА, VII, № 121). Это была первая, еще робкая, попытка в языческую надпись, не изменяя ее содержания, вставить элемент христианской символики.

Другим примером памятника подобного рода является МАМА, VII, № 417. На стеле изображены мужчина и женщина с опахалом. Там обычные изображения сельских рельефов: столик, на котором стоит корзина для складывания пряжи, чаша и столик, на котором она стояла. Ниже два быка, стоящие друг против друга, распряженные, пившие или евшие что-то из бочонка. И само изображение (человеческие фигуры), и размеры памятника (0,93 мХ0,58), и имена дедикаторов — Аврелий Калликрат, сожительница Ге, отец Левкий — все это типично для сельского жителя, таких памятников в деревнях обнаружены тысячи. Однако несомненен и крест, отчетливо видный на надписи в слове + .

Несомненно, что христианство на каком-то определенном этапе своего развития имело еще чрезвычайно много общего с язычеством, воспринимало его готовую символику, фразеологию, культы, обряды. Следует возразить издателю VII тома МАМА У. Калдеру, который считал, что «христиане, естественно, избегали символов и текстов, связанных с языческими верованиями». У. Калдер объясняет это гонениями на христиан до Константина (Intr., p. XXXVI). А между тем изложенное выше показывает, что христиане не только не избегали языческих символов и текстов, но заимствовали их. Более того, даже в более поздних надписях конца III–IV в., в которых определенно проглядывают черты христианства, отчетливо видны элементы языческой религии и существовавших социальных отношений. Приведем в качестве примера МАМА, VI, № 221. В конце надписи стоит крест, на рельефе изображения венка, двух пальм, птичек — все как будто свидетельствует о том, что надпись является христианской. Однако текст ее ничем не отличается от языческих малоазийских надписей I–II вв. н. э.: . . Ясно видно, что эта надпись поставлена вольноотпущенником, что имя, которое он носит, типично для языческой, а не для христианской ономастики, что в период постановки этой христианской надписи в общине сохранялись те же социальные отношения, что и раньше (и трептой, и отпуск их на волю). Это лишний раз подтверждает тезис о существовании переходного периода, который имел свою «языческо-христианскую» окраску.