Культура древнего Рима. Том 2

Читателей привлекала не только стойкость духа героев, но и их активность и находчивость в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях. Нередко персонажам, оказавшимся на положении рабов, удается провести жестокого, но недалекого господина. Так, когда владелец, купивший Антию, потребовал, чтобы она стояла перед его заведением и завлекала посетителей, Антия идет на хитрость и изображает припадок эпилепсии. Затем она рассказывает своднику, как привидение, встреченное ею на кладбище, вселило в нее священную болезнь, и суеверный сводник всерьез воспринимает эту историю (Xen. Eph., 5, 7). В другом месте (3, И) индийский царь Псаммид, купивший Антию, пытаясь овладеть ею, отступает, поверив в ее рассказ о том, что она якобы посвящена богине Исиде, и молитвенно падает ниц перед нею. Каллироя, в которую влюблен персидский царь, также успешно прибегает к притворству (Char., 6, 5). Подобные места романов явно отмечены иронией, иногда откровенно пародийны (например, у Ахилла Татия), персонажи здесь проявляют себя отнюдь не как идеальные герои и воплощают в себе вполне реальные черты обычных людей, готовых во имя спасения прибегнуть к обману и притворству.

Значительное место в финале греческих романов занимают «судебные» речи и сцены судебного разбирательства, неизменно завершающиеся благополучным исходом для героев. В этих сценах несправедливо обвиненные обличают тирана или восточного деспота, реализуя тем самым возможность бросить в лицо притеснителю гневный упрек и свободное слово. Социальная направленность «судебных» речей греческих романов связана не с традиционными условностями романной формы, а с достаточно четко проводимой установкой, согласно которой духовная свобода человека не может быть ущемлена его социальной несостоятельностью. Сцены суда в романах Харитона, Ахилла Татия или Филострата, сопровождаемые чудесами или божественным вмешательством, являли собой противоположность социально регламентированному судопроизводству Империи, что отвечало настроениям низов, разуверившихся в возможности справедливого разбирательства в реальной жизни.

Повествование о разбойниках, как и рассказы о привидениях и любовные истории, были очень распространены в литературе периода Империи. Генетически и структурно упоминания о разбойниках были не столько связаны с предшествующими литературными формами, сколько обусловлены, по-видимому, устной повествовательной традицией, фольклором, мимом и, конечно, реальной действительностью. Не только окраинные и малодоступные области державы были местами обитания разбойников — большое число их внушало страх населению Италии, Ахайи, Памфилии и других провинций. Несмотря на предпринимаемые властями меры, Дороги провинций нередко подвергались их нападению, так что есть все основания говорить о разбойниках как характерном для Империи социальном явлении.

Интерес к подробностям жизни знаменитых разбойников был всеобщим. Психологическая потребность в таких героях возникла в результате крушения официальных ценностей культуры. Симптоматично, что в период Империи биографии знаменитых разбойников, соперничающие с жизнеописаниями «великих мужей», попадают и в официальную литературу. Так, Арриан, в молодости ученик Эпиктета, в зрелые годы — сенатор, написал биографию разбойника Тиллибора, не дошедшую до нас (Lucian., Alex., 2). Дион Кассий рассказывает историю Буллы Феликса (77, 10), который в течение двух лет во главе отряда из 600 человек опустошал Италию. Упоминает Дион Кассий и о Клавдии, грабившем Палестину в правление Септимия Севера (75, 2). Геродиан (1, 10) сообщает о Матерне, бывшем воине, бросившем службу и собравшем большую шайку, которая грабила крупные города и деревни, освобождала заключенных. Матерн замыслил тайно проникнуть со своим отрядом в Рим, внезапно напасть на императора и убить его. Осуществлению плана помешало предательство: Матерн был схвачен и обезглавлен, а сообщники его сурово наказаны.

С романами, где действуют разбойники, упомянутые истории объединяет сама тема бунтарского выступления людей, бросивших вызов судьбе. Ни авторов романов, ни тем более Диона Кассия и Геродиана никоим образом нельзя считать сторонниками бунтовщиков, и все же, несмотря на ряд их высказываний, в которых осуждается непокорность и нарушение законов, эти авторы не могут скрыть того, что, невзирая на преследования и потери, численность разбойничьих шаек не убывала. Отряд Буллы Феликса состоял в основном из крестьян и «цезаревых слуг», отряд Матерна — преимущественно из бывших военных, а также освобожденных из заключения. Причиной постоянного притока людей в разбойничьи отряды было, по-видимому, недовольство существующими порядками. В разбое искали спасения от нищеты, от жестокой системы налогообложения, от судейского произвола.