Культура и империализм

* Seeley J. R. The Expansion of England. 1884; rprt. Chicago: University of Chicago Press, 1971. P. 12; Hobson J. A. Imperialism: A Study. 1902; reprt. Ann Arbor: University of Michigan Press, 1972. P. 15. Хотя Гобсон и говорит о других европейских державах, обвиняя их в извращениях империализма, Англия все же на этом фоне выделяется.

Williams, Raymond. The Country and the City. New York: Oxford University Press, 1973. P. 165—182 and passim.

Джордж Элиот. Однако поразительной компенсацией за это неравенство был взлет британского романа, со временем приведшей к его неоспоримому первенству. (И только тогда, когда после 1870 года в культуре французской метрополии зазвучала Северная Африка, начинается сопоставимое эстетическое и культурное движение во Франции. Это тот период, когда Лоти, ранний Жид, Доде, Мопассан, Милле, Псикари, Мальро (Mille, Psichari, Malraux), экзорцисты вроде Сегалена (Segalin) и, конечно же, Камю разрабатывают план всеобщего согласия между ситуацией внутри страны и империей.)

К 1840-м годам английский роман достигает вершины своего развития как эстетическая форма и как основного, так сказать, интеллектуального голоса английского общества. Поскольку роман достиг столь значительного места в вопросе о «положении Англии», он также оказался вовлеченным в строительство заморской империи. Размышляя о том, что Реймонд Уильямс³² называет «знающим сообществом» («knowable community») англичан, мужчин и женщин, Джейн Остин, Джордж Элиот и миссис Гаскел сформировали идею Англии так, чтобы придать ей идентичность, реальность и расхожие формы артикуляции.* Частью этой идеи было соотношение «дома»—«за границей». В итоге Англию исследовали, оценивали и познавали, тогда как о «загранице» упоминали лишь мельком или изображали мимоходом, по ходу дела, не придавая ей черты присутствия или непосредственности, которыми щедро были наделены Лондон, сельская местность или северные промышленные центры вроде Манчестера или Бирмингема.

Эта упорная, почти утешающая работа, проделанная романом, уникальна для Англии, и ее следует рассматривать как важную культурную связь, пусть и не задокументированную и малоизученную, с тем, что происходило в Индии, Африке, Ирландии или в Карибском регионе. Напрашивается аналогия с соотношением между британской внешней политикой и финансами и торговлей, которое было изучено. Яркое представление о том, насколько плотным и сложным было это соотношение и до какой степени переплетены британская торговля, имперская экспансия и социальные факторы, такие как образование, журналистика, межэтнические браки и классы, можно почерпнуть из классического (однако все еще являющегося предметом обсуждения) исследования Д. С. М. Платта «Финансы, торговля и политика в британской внешней политике 1815— 1914 гг.». Платт говорит о «социальных и интеллектуальных контактах [дружба, гостеприимство, взаимопомощь, общий социальный и образовательный фон], которые придали энергию реальному давлению британской внешней политики». И далее, продолжает он, «конкретных свидетельств [реального осуществления этого набора контактов], возможно, никогда не существовало». Тем не менее, если посмотреть на то, как развивался подход правительства к таким вопросам, как «зарубежные займы..., защита держателей бондов и продвижение заморских контрактов и концессий», можно заметить то, что он называет «ведомственным взглядом», своего рода консенсус по поводу империи, разделяемый широким диапазоном ответственных за него людей. Это «говорит о том, как склонны реагировать чиновники и политики».* Как лучше охарактеризовать этот подход? По-видимому все ученые сходятся в том, что до примерно 1870 года британская политика (согласно, например, Дизраэли) была направлена не на

* Platt D. С. М. Finance, Trade and Politics in British Foreign Policy, 1815—1914. Oxford: Clarendon Press, 1968. P. 536.