Культура Возрождения в Италии

Статистический подход получил впоследствии, особенно у флорентийцев, большое развитие; прекрасно, что в нем, как правило, проявляется связь с историческим в высоком смысле, с общей культурой и искусством. В записи 1422 г.[146] одним росчерком пера сообщается о 72 меняльных лавках вокруг нового рынка (mercato nuovo) с наличным оборотом в 2 миллиона золотых гульденов, о новой тогда выделке расшитых золотом тканей, о шелковых материях, о Филиппо Брунеллески{111}, откапывающем памятники древней архитектуры, о Леонардо Аретино{112}, секретаре республики, возродившем античную литературу и красноречие; наконец, об общем благополучии спокойного тогда в политическом отношении города и о счастье Италии, освободившейся от чужеземных наемных войск. См. выше (с. 54) приведенные статистические данные, относящиеся к Венеции почти того же времени, свидетельствующие, правда, о значительно больших владениях, доходах и арене действий; корабли Венеции уже давно господствуют на морях, тогда как Флоренция в 1422 г. посылает свою первую собственную галеру в Александрию. Между тем, кто не усмотрит в флорентийской записи более высокий дух? Подобные и сходные заметки обнаруживаются во Флоренции каждое десятилетие, причем объединенные в обзоры, тогда как в других местах встречаются в лучшем случае отдельные высказывания.

Мы приближенно узнаем об имуществе и делах первых Медичи; они тратили на подаяния, публичные постройки и налоги в период от 1434 до 1471 гг. не менее 663755 золотых гульденов, из которых на одного Козимо падает сверх 400000[147], а Лоренцо Великолепный радуется, что деньги так хорошо потрачены. В 1478 г. вновь создается чрезвычайно важный и в своем роде полный обзор[148] торговли и ремесел города, а также частично или полностью посвященный искусству; в нем речь идет о золотой и серебряной парче и камчатной ткани, о резьбе и инкрустации по дереву (intarsia), об арабесках на мраморе и песчанике, о портретах из воска, об искусстве золотых дел мастеров и ювелиров. Более того, врожденные способности флорентийцев к исчислению всего внешнего бытия проявляются также в их домовых, деловых и сельскохозяйственных книгах, которые значительно превосходят такого рода подсчеты, обнаруживаемые у остальных жителей Европы XV века. Теперь стали с полным основанием издавать избранные места из этих документов[149], однако понадобится еще большая работа, чтобы извлечь из них ясные результаты общего характера. Во всяком случае здесь перед нами государство, в котором отцы, умирая, требовали в завещании[150], чтобы государство взимало с их сыновей штраф в 1000 гульденов, если они не будут регулярно заниматься ремеслом.

Быть может, ни один город мира не имеет для первой половины XVI в. такого документа, как прекрасное описание Флоренции у Варки[151]. В описательной статистике, как и в ряде других отношений, здесь вновь даются образцы — пока еще не погибли свобода и величие этого города[152].

Наряду с этими исчислениями внешнего бытия продолжается описание политической жизни, о чем речь шла выше. Флоренция не только переживает больше политических форм и оттенков, чем другие свободные государства Италии и Запада, но и несравненно чаще описывает их. Они дают полное отражение отношения классов и отдельных людей к меняющемуся общему облику города. Картины великих бюргерских демагогии во Франции и Фландрии, нарисованные Фруассаром{113}, сообщения наших немецких хроник XIV века поистине значительны, однако по духовной полноте, по многостороннему обоснованию хода событий флорентийцы бесконечно превосходят всех. Господство аристократии, тирания, борьба среднего сословия с пролетариатом, полная, половинчатая и мнимая демократия, главенство одного дома, теократия при Савонароле, даже смешанные формы, подготовившие власть Медичи, все это так описано, что открываются все внутренние побуждения[153].