Культура Zero. Очерки русской жизни и европейской сцены

Проще говоря, «Золотой осел» – opus magnum. Энциклопедия нашей жизни. В нем затронуты все животрепещущие темы и использованы все зрелищные жанры: пастораль, клоунада, цирк, балет. В нем действие стилизовано то под вечеринку 1930-х, то под дискотеку 1980-х. При этом общая тональность проекта от композиции к композиции меняется. Декорации тоже немного меняются.

В «Мохнатой» на сцене стоят мохнатые колонны.

Тут отношения артистов и зрителей самые подвижные, а граница между сценой и залом так же проницаема, как граница между сценой и жизнью. Тут могут по ходу сюжета цитировать Арто и Гротовского. Могут воскликнуть: «Именем Ги Дебора призываю вас к действию!» В программке среди действующих лиц значится «человек, уходящий из зала» и он таки действительно уходит. Коверные уносят раздухарившегося участника представления, а тот кричит публике: «Если в зале есть дети, представители Минкульта или комиссии по нравственности, берегитесь, дальше будет много мата!» Одна из актрис, произнося монолог своей героини, вдруг начинает вспоминать, как она, владеющая тремя языками, поступила в ГИТИС и как оказалась на актерских галерах, почти плачет – а потом снова переходит к монологу «по роли».

Перед нами не персонажи, а артисты, играющие персонажей.

Вот вышла на сцену Психея (Алла Казакова) и поведала нам свою историю. А вот на сцене появляется Купидон (Павел Кравец). Он паяц. У него почти клоунский костюм. Он начинает рассказывать ту же историю, что и Психея-Казакова. И теперь она уже выступает в роли комментатора. Иронически оценивает чужую игру. Кричит: он украл мою историю.

А вот псевдорежиссер, называемый в программке Изида-Цирер, устроил артистам разбор полетов: костюм, мол, хороший, реквизит хороший, есть эпическая перспектива, но надо бы «заделывать публику в драматическом ключе». Пересказываю по памяти, Изида-Цирер в синей хипстерской шапочке (Андрей Емельянов) говорит куда мудренее.

Не истории античных богов и простых смертных, а борьба за внимание зрителя, этот в буквальном смысле слова агон (борьба или состязание в переводе с древнегреческого) и есть главный сюжет «Мохнатой».

В «Белой» – колонны белые.

Тут все куда изысканнее, чем в предыдущей композиции. На сцене стоят стулья в виде раковин, недвусмысленно отсылающие к «Рождению Венеры» Боттичелли. За Венеру тут все та же Казакова. Она выясняет отношения с Амуром (Антон Капанин). Действие переносится на Олимп, и здешние боги ссорятся, меряются достоинствами и состязаются за внимание аудитории – ну совершенно как люди. Точнее, как артисты.

А еще в «Белой» на сцене появляются настоящие бабочки. Помимо осла и слона, бабочка, символ красоты, но и символ эфемерности (смерти), – один из главных образов спектакля, и мы к нему еще вернемся.

В «Городе» – колонны черные.

С Олимпа действие переносится на грешную землю, и к нему примешивается терпкий запах лихих 90-х. Кого и чего тут только нет! Братки на рынке с грузинским акцентом. Шалманы, где кокаин закусывают солеными огурцами. Группа «Ласковый май» и бессмертные «Розовые розы Светке Соколовой». Какая-то китайщина, соседствующая с длинными русыми косами нежных дев. Черепа. Черный ангел смерти с рогами. Посреди сцены лежит мертвый осел. Персонажи путают понятия «отеческие» и «аттические». Томно маскулинная Венера (Лера Горин) поет «Темную ночь» и велит трубить в зеленые трубы. В целом все очень похоже на крематорий.

«Мохнатая» – «Белая» – «Город». Что это за триада? Мир артистов – мир богов – мир людей? Рай – чистилище – преисподняя? Гусеница – бабочка – прах бабочки? Дионисийское начало – аполлоническое начало – еще какое-то начало (даже не знаю какое)?

И тут мы возвращаемся к ключевому вопросу. Законченное произведение хорошо тем, что его можно разгадывать, можно развенчивать, можно указывать на ошибки, исходя из законов, автором самим над собою поставленных. Но как зафиксировать ускользающую театральную материю, которая сама себя осмысляет в процессе формирования и, что совсем уж непостижимо, в процессе ускользания? Как оценивать и расшифровывать «разомкнутое пространство работы»? Я думаю так: хорошо устроенное «разомкнутое пространство» провоцирует зрителя на размышления, а плохо устроенное – нет. В плохо устроенном ты просто сидишь и скрежещешь зубами, силясь понять, что все это значит. В хорошо устроенном я могу улетать мыслями в какие-то дали, которые создатели действа, вероятно, вовсе не имели в виду. Я начинаю видеть в нем смыслы, которых, вероятно, в нем и нет. Не важно! Разомкнутая структура – это не объект для интерпретации. Это триггер для размышлений. Если триггер сработал, я начинаю любить спектакль.

О чем я задумалась, пока смотрела «Золотого осла»? В первую очередь, о самом театре, потому что хороший современный театр – это, прежде всего, театр, исследующий природу театра, а свободное сочинение Электротеатра по мотивам Апулея – это, прежде всего, игра про игру.