Культурное наследие русского зарубежья в диалоге цивилизаций XV – начала XX веков

Крупным событием для Московии стало прибытие 4 марта 1518 года греческого посольства, в составе которого находился афонский монах Максим Грек, принадлежавший к знатному греческому роду Триволисов и до своего монашества носивший имя Михаила Триволиса. Он являлся человеком европейской образованности, владел разными языками, получал знания в Париже и Флоренции, увлекался учением Савонаролы, был близок к ученому кругу венецианского книгопечатника, гуманиста Альда Мануция, который прославился изданием античной греческой литературы. В лице Максима Грека Афон выполнил просьбу Василия III прислать ему на время переводчика, способного разобраться в книгах, собранных отчасти прежними великими князьями, отчасти привезенных в Москву Софьей Палеолог и лежавших в пыли, без всякого употребления. Увидев книжные завалы, Максим Грек сказал великому князю: «Государь! Вся Греция не имеет ныне такого богатства, ни Италия, где Латинский Фанатизм обратил в пепел многие творения наших Богословов»[16]. В качестве переводчика Максим Грек перевел с греческого и латыни крупные памятники христианской литературы, ранее отсутствовавшие в славянской рукописной традиции: Толковую псалтырь, Толковый апостол, Евангельские беседы Иоанна Златоуста и многое другое. Но этим дело не ограничилось.

В ходе работы им была осознана необходимость исправления русских богослужебных книг путем их сверки с греческими оригиналами, что он и осуществил. Однако его смелая правка вызвала неоднозначное отношение у московитов: одни говорили о ней с почтением, другие обвиняли в том, что он «растлевает» и «развращает» святые писания. Почувствовав невозможность продолжения своей работы с духовной литературой, Максим Грек попросил великого князя Василия III отпустить его домой на Афон, но получил отказ. Тогда, вынужденно оставшись в Московии, он обратил все свое внимание на русскую действительность и стал анализировать ее в своих полемических сочинениях, в том числе и в посланиях Василию III.

Многое Максим Грек подверг острой критике: внешнюю и внутреннюю политику московской власти, развод и новый брак Василия III, пристрастие московского двора к астрологии и прорицателям, но главное – жизнь православной церкви, русское монастырское устройство и земельную собственность монастырей, их прав на эксплуатацию крестьянского труда. Сравнивая православное монашество с монахами нищенствующих орденов католической Европы, которые отказались от всякого стяжания и целиком посвятили себя «богодухновенным писаниям», он противопоставлял их «совершенное иноческое жительство» русской практике монастырского «многостяжания», «любостяжания», «лихоимства», усматривая в ней нравственный упадок и полагая, что, во-первых, все нужное для жизни монахи должны приобретать трудом своим, во-вторых, в случае необходимости они могут принимать от христолюбцев милостыню, но только нужную, а не излишнюю, и, в-третьих, монастыри не должны иметь вотчин и вообще не допускать стяжания от чужих трудов[17]. Не в пользу Москвы было и сравнение ее с некоторыми европейскими городами, в частности, с Парижем, где получили развитие «словесные художества», «богословие и философия священная» и куда поэтому стекались со всех стран «не только сыновья “простейших человек”, но и лиц “боярского и княжеского сана”», а затем, «проучившись определенное время в Париже, они возвращались в свое отечество, становясь его украшением и “споспешником… добрейшим”»[18].

Критика Максимом Греком русских церковных и светских порядков привела к тому, что он – иностранец – в 1525 году был осужден как еретик и государственный изменник и заточен в Иосифо-Волоколамский Успенский монастырь. Однако этого властям показалось мало. В 1531 году его судили повторно и обвинили: а) в еретической порче богослужебных книг; б) в осуждении практики поставления митрополитов русскими списками, а не константинопольским патриархом; в) в хуле на русских чудотворцев; г) в изменнических сношениях с турецким послом Скиндером и стремлении поднять на Русь турецкого султана, что в определенной мере было вызвано появлением в Московии двадцатых годов XVI века анонимной русской версии латинского «Сказания брани венециан противу турецкого царя», которое говорило о нависшей над христианскими народами турецкой угрозе и необходимости вхождения Руси в антитурецкую лигу Европы.