Культурные коды экономики. Как ценности влияют на конкуренцию, демократию и благосостояние народа

На эти вопросы отвечает идея промежуточных институтов, родившаяся на рубеже ХХ и XXI веков. Промежуточные институты – это попытка построить лестницу между культурой с ее ограничениями, которую мы имеем в данный момент, и экономическим будущим, которое мы хотели бы получить. В связи с рождением идеи промежуточных институтов я бы упомянул три имени: китайский экономист Цянь Инъи[24]обобщил успешный опыт реформ Дэн Сяопина, поднявших Китай, и показал, что Китай строил очень странные, необычные системы правил, которые ни в каких учебниках не описаны и с историей Китая не очень-то связаны. Второе имя – это наш соотечественник, академик Виктор Меерович Полтерович[25]. Именно он, анализируя уже не только опыт Китая, но и целого ряда стран, сформулировал идею промежуточных институтов как институтов, которые специально проектируются для того, чтобы поэтапно, мелкими шажками пройти путь, опираясь на одни ограничения и снимая при этом другие. Турецкий экономист Дэни Родрик[26], работающий в Гарвардском университете, – третий автор этой важной идеи. Он довольно четко описал промежуточный институт как некую лестницу из нескольких шагов.

Что нужно сделать, чтобы получился промежуточный институт? Во-первых, обнаружить ограничения, непосредственно препятствующие реформе. Они могут быть политическими или культурными. Во-вторых, найти политику, устраняющую определенное ограничение, внедрить институт, который удовлетворял бы всем оставшимся ограничениям и продвигал реформу в нужном направлении. И, наконец, в-третьих, построить механизм, который позволил бы повторять эти шаги до внедрения желаемого конечного целевого института. Виктор Полтерович отмечает, что иногда нужно просматривать целые цепочки институтов и выстраивать многолетнюю динамику для того, чтобы получилось что-то реальное.

Фактически, в чем идея культурного кода трансформации, который не вредил бы культуре? В том, что вы используете какие-то элементы культуры как опорную точку – вы не просто отказываетесь от их преобразования, а ищете в них определенную возможность и энергетику. При этом какие-то иные культурные элементы вы пытаетесь сдвинуть, не превращая зайцев в ежиков, не стремясь сделать из японцев англичан, а пытаясь последовательно менять, с одной стороны, правила, а с другой – ценности и поведенческие установки.

Я привел бы три примера успешных институтов – один из Европы, один из Азии и один из России.

Первый пример: Европа, Словения. Маленькая Словения решала общую для всех стран Восточной Европы после крушения Советского Союза и Варшавского договора проблему, а именно – проблему приватизации. Но пошла она не теми путями, которыми пошли другие страны. Схема, примененная в Словении, привела вроде бы к неправильному экономическому результату, а именно – две трети предприятий в стране оказались в собственности трудовых коллективов. Экономическая теория считает этот формат неэффективным. Возможно, он и неэффективен, но Словения стала наиболее быстро развивающейся страной на постсоветском пространстве и достигла такого же валового продукта на душу населения, как Португалия. Я хочу напомнить, что в России в начале XXI века мечтали ровно об этом – достичь валового продукта на душу населения, как в Португалии, но сделала это Словения. Почему? Потому что экономически странные и неэффективные на первый взгляд преобразования оказались соответствующими культуре. Друг к другу примкнули институты неформальные, связанные с ценностями и поведенческими установками, и формальные, отражающие объективные законы и процессы. И это, разумеется, дало эффект в виде роста, потому что снизилась сила трения – трансакционные издержки, которые этому росту мешают.