Второй пример: Азия, Южная Корея. Исторически южнокорейский феномен возник раньше и дал более масштабные экономические результаты, чем словенский. Что мы видим на старте? Слабую аграрную страну, разорванную гражданской войной и интервенцией, с трудом отличавшую себя от Китая и Японии, сильно влиявших на Корею в течение многих веков. И эта страна начинает путь, который приводит к тому, что Samsung конкурирует с Apple, и никого не удивляет, что Samsung может оказаться победителем в схватке с Apple, хотя со времен слабой и отсталой Кореи прошло всего 50 лет. Где начался южнокорейский успех? В чеболях. Чеболи – это невиданные прежде институты, противоречащие рекомендациям западных экспертов. Западные эксперты говорили: не берите на работу родственников – это создает ненужные коллизии. Интересно, подумали корейцы: а если организовать крупные (внимание!) промышленные концерны на основе родственных кланов? И они это сделали – чеболи были созданы на основе родственных кланов, что необычайно снижало издержки общения. Сотрудникам сразу было ясно, кто начальник, какова иерархия власти на предприятии, кто рассудит, если что-то пойдет не так, – это порождало высокую степень доверия. А что касается технологий, то у корейцев это в крови – рисоводческая технология требует, как вы помните, маскулинности и тщательного соблюдения стандартов. Сборка машин и оборудования – то же самое, что выращивание риса, соблюдение цепочки стандартов. В итоге – успех, и Южная Корея становится одной из лидирующих стран мира с высоким валовым продуктом на душу населения. Чеболь был не единственным промежуточным институтом, но очень важным решением.
Третий пример: Россия. Теоретики поняли, что такое промежуточный институт, только в XXI веке, но это не означает, что самого явления не существовало прежде. В российской экономической истории есть успех, связанный с применением известного института – земства. Давайте вдумаемся, что такое земство как институт. Англичанин XIX века, посмотрев на земство, наверное, сошел бы с ума от попытки соединить в одном институциональном устройстве гражданское общество с сословностью и самодержавием. Тем не менее это удалось. И эффекты земства оказались чрезвычайно многообразными и длительными. Мы знаем, что не только земские больницы и школы стоят до сих пор. Введение земства имело также экономические и политические последствия. В системе «великих реформ» Александра II земству отводилась роль инструмента территориального развития, подъема местной экономики, и уже после гибели Александра II Россия показала высокие темпы экономического роста, которые были следствием этих реформ, в том числе земской. В политическом отношении земство фактически привело к созданию Государственной думы с куриальной системой, то есть поэтапному переходу к ограниченной монархии. Да, не получилось развить этот успех, но экономический эффект конца XIX – начала ХХ века был значительным. Промежуточный институт работал, и он, несомненно, является важной частью нашей истории и мирового опыта.
Давайте теперь вернемся к современным промежуточным институтам. Как они могут способствовать культурной трансформации и экономическому прогрессу? Например, один из авторов этой идеи, академик Полтерович, настаивает на том, что в России нужно было не развивать ипотеку, которая дорога и мучительна, поскольку страна не имеет большого банковского опыта, а вводить промежуточный институт, по примеру австрийских Bausparkassen – строительных сберегательных касс, похожих на советские жилищные кооперативы. Действительно, Словакия и Чехия, которые пошли этим путем, добились гораздо больших успехов в жилищном строительстве и распространении кредитования, чем, например, Польша или Россия, выбравшие путь ипотеки[27].
Но я бы сейчас хотел коснуться других промежуточных институтов. Да, конечно, важно облегчить жизнь молодых семей, мечтающих иметь свое жилье, но надо искать решения центральных проблем нестыковки культуры и эффективных институтов – например, проблемы низкого спроса на демократию. Она, на мой взгляд, решается именно путем последовательных шагов и промежуточных институтов, и начинается этот путь с налоговой демократии. Давайте посмотрим на наш печальный опыт трех десятилетий для того, чтобы понять роль налоговой демократии.