Культурные особенности (СИ)

Потом были деревенские улицы, повороты, разрушенные стены и дикари бросавшиеся на бэху из-за углов. Бездумно, истово, вопя на бегу «кванто кхорне». Пули звякали о броню, уходили в небо яркими звездами рикошетов. Ревел пулемет, ревела дизелем бэха, Миа за рулем тянула тягучую песнь. Эрвин потерял шляпу, орлан разнес клювом лицо дикарю, почти запрыгнувшему с ножом в зубах на открытый борт.

Разворот, хруст дерева — они въехали задом в старый, разрушенный двор. Рухнувшая крыша, обгорелые, измочаленные пулями балки опорных столбов. Дом местного кузнеца. Эрвин свернул сюда, чтобы оглядеться перед финальным рывком. До амбара и Яго осталось всего — ничего. Каких-то двести метров по прямой, не хотелось нарваться по глупому перед самым финишем.

Бэха проскрежетала днищем, зацепила и отбросила в сторону кровельный лист. Ирина сзади — ойкнула вдруг. Чудным, булькающим в горле звуком. Машина затихла, Эрвин — рывком — перегнулся, посмотрел вниз, под колеса. И тоже с трудом удержал на месте желудок. Светлые косы, ободком вокруг лба — белые, трепещущие цветы. Будто бы даже пахнут еще — тонким, щекочущим нос ароматом. Лицо уцелело, Эрвин узнал ее — тогда, на площади, девчонка с венком на голове. Что-то спросила тогда, засмеялась, вогнав Ирину в краску. Эрвин не понял — что. И уже не поймет. Голова и лицо уцелело, а то, что ниже — нет. Насильников было много, и на воображение они не жаловались.

— Эрвин, это как? — лицо у Ирины — бело, все от шеи до корней волос. Губы дрожат.

— Никак… — рявкнул Эрвин. Спрыгнул с машины, кинул обратно кровельный лист. Прикрыл тело, аккуратно, бережно. Еще не похороны, просто — подальше от глаз… Рядом, в углу — небрежно отброшенная старая совковая лопата, вся, от лезвия до черенка — тоже в крови. Должно быть, именно ей и убивали.

Почему-то вспомнился давешний теплый вечер, целая еще Фиделита, прогретые солнцем камни и тихий голос отца Вениамина:

«Ветхий завет потому и ветхий, юноша, что люди с тех времен чему-то, да научились».

Бинокль лег в ладонь, провернулись, настраиваясь на резкость, окуляры.

— Только кто-то, похоже, остался на второй год, — хищно прошептал Эрвин под нос, оглядывая сквозь цейсовское стекло боевые порядки осаждавших амбар и Яго налетчиков.

Не так уж и много, человек тридцать. В две цепи, одна залегла в укрытиях лицом к амбару, к серым высоким стенам — сторожат Яго. Стены — всера блестящие, новые, теперь изрыты прямыми попаданиями и выщерблены, но держатся. Другая цепь поспешно разворачивается поперек улицы… Еще группа — точнее, тесный кружок — на коленях, в углу, под кровлей разрушенного сарая. В центре — какой-то здоровый, голый по пояс хмырь с прической, закрученной кверху, на манер оленьих рогов. Эрвину он поначалу напомнил десантного замполита — тот так же смешно говорил, помогая себе руками. На лица, с пальцев «рогатого» брызнул, потек волной порошок. Толпа рявнула вдруг «кванто кхорне»… Эрвина передернуло. Глаз уколол тихий блеск. Слева, на дальнем краю села, в тени под навесом… Аккуратно подкрутить окуляр…

— Черт… — прошипел себе Эрвин под нос, — едва не вляпались.

Из-под навеса, из тени балкок и перекрытий щерила с треноги беззубую пасть дуло безоткатной, автоматической пушки.

— О, черт… прошипел Эрвин еще раз, оглядывая поле. Толково поставили, не обойдешь… А переть в лоб — на ровном месте, на ствол калибра сто миллиметров — от бэхи останется рваная, пустая коробка. Бессмысленная, черная, выгоревшая изнутри. Разве что…

Сзади — стук дерева и звук осторожных шагов. Эрвин обернулся — и увидел Ирину. Она спрыгнула с брони… На минуту замерла, присела, закрывая глаза убитой.

— А ведь я помню ее… — сказала она вдруг тихо… — вчера, на площади. Она еще на предмет твоего гарема шутила… спрашивала, есть ли места… Но господи, лучше бы я согласилась тогда…

— Ир, не надо сейчас…

— Я в порядке, Эрвин, не думай. От Эви гонец — Яго просит поторопится.

— Гонец? — переспросил Эрвин. И замер, недоговорив. У Ирины на рукаве — серебристая, тонкая лента. С трещоткой на гибком хвосте… Хрипло каркнул сверху орлан. Змея подняла голову, зашипела.

— Передай Эви, мы скоро…

Эрвин на полном серьезе кивнул. И добавил, глядя прямо в черные змеиные глаза:

— Вот только с пушкой придумаем, что делать…

Змея зашипела опять, мелькнул длинный язык меж клыков — раздвоенное, тонкое жало.

— Эрвин, ты посмотри выше…

Выше укрытого в руинах ствола, в тени, скрытая от глаз за искореженной кровлей, почти над головой пушкарей вилась кольцами толстая, изумрудно — зеленая лента.

— Ага… — оскалился Эрвин — хищно и зло. Запрыгнул обратно в бэху, подсадил Ирину, махнул рукой Мие — «заводи». Глухо взревел мотор. Рев пролетел над головами людей, над полем до стен и обратно. Тяжелый и яростный рев. На поле перед амбаром — «рогатый» хмырь поднял руки, завопил своим — нечеловеческим, яростным криком. Эрвин не разобрал — что. Довернул вдоль горизонта стволы и поймал врага сеткой прицела.