Культурные особенности (СИ)

Мир качнулся в глазах. Вверх и вниз — машина рванулась вперед, завывая и кренясь на рессорах. Серое небо, черная земля. В черной рамке прицела. Короткая, яркая вспышка, «рааашшшш» — короткое, вкрадчивое пенье воздуха. Близко, у самого уха. И только потом — громкое «бум». Вспышка, маленький рыжий огонь впереди. Пушка успела выстрелить. Эрвин, обернувшись, увидел, как — медленно — отлетает прочь яркая, блестящая гильза, как щерит зубы в улыбке чернявый наводчик, как — тоже медленно, плавно, как под водой — доворачивает на цель дымящееся, тонкое дуло. У наводчика — кожа белая, в алебастр или прокисшее молоко. А над губой смешной клок волос — недобрился.

Лязгнул стопор. На мгновение заклинило пулемет. Как на грех — обеими стволами в другую сторону.

А потом сверху свесилась изумрудная гибкая плеть. Длинная, толстая — куда шире дымящегося дула — и гибкая. Живая, увенчанная треугольной головой. Упала, оплела кольцами станины, зарядные ящики, дуло пушки, людей. И сжалась, перемешав все в миг в одну красную, кровавую кашу. Бэха качнулась, время на глазах ускорилась обратно, до нормального хода — резко, толчком. Визг тормозов хлестнул по ушам. В глазах — серые стены, дым, искаженные лица и рыжее пламя — колесом. Бэха проскочила поле насквозь, развернулась — лихо, с заносом, под вой сирен и отчаянный скрип дымящихся черных покрышек. Миа из-за баранки крикнула — в тон машине, лихо и яростно:

— Ахой. Эрвин, мочи собак…

Глухо выл пулемет, поливая огнем из стволов чужие, украшенные перечеркнутой молнией цепи. Ответный огонь слабел — глухое винтовочное так-так еще летело с разных сторон, но уже реже и реже. Бэха чуть сбавила ход, Эрвин как бешенный крутил стволами туда-сюда, щедро поливая свинцом каждый серый дымок и каждую рыжую вспышку. Еще разворот. Пластиковая, серая стена амбара — уже рядом. Лязг стали, четкий, отрывистый залп — коммандо вступило в бой. Эви махнула рукой, высунувшись на миг из укрытия. Рано — пуля чиркнула по гребню, рядом с ее головой. Скрип турели, оба ствола — в разворот. Налево, на вспышку. Полыхнула короткая очередь, брызнула в небо желтая кирпичная крошка, чужой стрелок дернулся, упал и затих. А рядом, на поле….

Эрвин невольно сморгнул. И еше раз. И еще, видя, но не понимая. Зеркальнолицый, здоровенный дикарь — тот самый, огромный, с волосами, скрученными на затылке на манер оленьих рогов. Он стоял во весь рост, с ухмылкой, щеря на Эрвина крупные желтые зубы. Под ногой — камень, перепаханный вдоль и поперек очередями. Эрвин выругался- люто, сквозь сжатые зубы. Довернул пулемет, поймал «рогатого» сеткой прицела, мягко, привычным за сегодня жестом, спустил оба курка. Сверкнули молниями трассера, пули пропели, выбили фонтан брызг на земле. Дикарь подпрыгнул на месте, захохотал, показав замершему Эрвину средний палец. Подпрыгнул опять — смешно, дернувшись обеими ногами на месте. А потом развернулся и побежал. Большими прыжками, к бэхе, смеясь на ходу как безумный. А в руках его…

В левой руке дикарь держал длинный нож, а в правой — круглый предмет, до ужаса похожий на противотанковую гранату. Застучал, забился в руках у Эрвина пулемет. Пули запели, прошли прямо в грудь дикарю. Земля закрутилась, брызнула фонтаном у самых ног, но без толку — выше и ниже. Опять… Дикарь крутанулся на месте, опять подпрыгнул и радостно заорал. Ни одна пуля его не задела.

— Господи, помилуй… — прошептал Эрвин, наводя в третий раз пулемет… Оба ствола уже багровы от перегрева. Звонко щелкнул боек. — лента кончилась, зарядный ящик пуст. На груди дикаря, от плеча к поясу — длинная белая полоса. С алой каймой, надета торжественно, как орденская лента… На секунду… Зеркальнолицему осталось десять шагов. Эрвин понял вдруг — шестым чувством- что это на нем за трофей. Юбка содранная с той, деревенской девчонки. Той, что Эрвин оставил лежать на дворе позади, укрыв листом мятого, кровельного железа.

— Собака дикая, — прошипел Эрвин под нос. Мягкое, полированное дерево скользнуло в ладони, приклад вжался в плечо. Дикарь взмахнул рукой — правой с зажатой в кулаке гранатой. Заорал, готовясь к броску. И упал на землю. Тихо, грязным, смятым кулем. С дырой калибра 7,62 в голове. Эрвин опустил ствол. Тот самый, «Лаава Куанджало», винтовку подобранную в часовне — пригодилась таки. И, воистину, она была дамой, умеющей говорить по делу.

Эрвин передернул затвор, посмотрел на полет отброшенной экстрактором гильзы. И с удивлением сообразил, что уже мгновение ничего не слышит. Потряс сперва головой — решил, что ненароком оглох. А потом понял, что все проще — поле затихло, кончилась стрельба наконец. Птица запела вдали. А в остальном — стало так тихо…