Кунашир. Дневник научного сотрудника заповедника

В Саратовском кордоне грязно матерится, стягивая насквозь мокрую от пота камуфляжку, только что вынырнувший из леса, Дыхан. Он – очень уставший. И поэтому, такой раздражённый.

– Твою мать! Опять!

– Миш…

– Ёшкин кот! Тебя, хоть, вообще в лес не пускай!

– Миш! Да, я и в лес – почти не успел…

– Блин! Как один пошёл – всё! Звез-дец! Обязательно напорешься!

– Миш! Я ж – не специально… – я виновато клоню голову.

– Я что, не знаю?! – взвивается тот, – Блин! Вечно ты, вляпаешься!

– Ну, я же…

– Блин! Мёдом, ты, намазан, что ли?! – звенит под потолком хриплый голос Дыхана, – Липнут, они к тебе! Как мухи, блин, липнут!

– Миш…

– Ты, блин, знаешь, где я был?! Знаешь?! – гремит Дыхан, – В таких углах – что сам не знаю! Целый день, блин, по лопухам!.. Даже, не слышал ни одного!

– Миш… – я всё ниже клоню свою виноватую голову.

– Всё! Хрен, в лес, один пойдёшь! – хрипло гремит Дыхан, – Слышишь?! Хрен! Я – всё, блин, сказал! Только в паре!

Богатый матовый лексикон Дыхана ещё долго будоражит вечернюю тишину лесной поляны Саратовского кордона. Я с ним согласен. В паре – оно лучше, в паре, оно спокойнее…

Бесконечной чередой потянулись рабочие дни…

Стоит очередной безветренный, туманный день. Пройдя по папоротниковому пихтарнику от поляны Саратовского кордона на восток, в сторону Тятиной, мы с Дыханом долго петляем по равнинным, сырым площадям, среди чахлого, однообразного ельника. Болотные сапоги беззвучно утопают в сочащемся влагой, высоком ковре зелёных мхов. Здесь, мхом покрыто всё – и поверхность почвы, и валёжины, и стволы елей…

Перекур. Мы присаживаемся передохнуть на краю очередной лесной полянки, поросшей высокой и густой осокой. Я окидываю полянку внимательным взглядом и понимаю, что весной и осенью, здесь разливается миниатюрное лесное озерцо…

Опустившись на мягкую от мха валёжину, как на зелёную подушку, мы, стараясь не шевелиться, наблюдаем за суетой синехвосток, на противоположном краю полянки. Я смотрю в бинокль, как небольшая, однотонно-синяя птичка, снуёт среди едва возвышающихся над зелёным морем осоки, коряг. «Снуёт» – громко сказано. Птичка сидит на корешке небольшого выворотня, совершенно не шевелясь.

– Прр!

Короткое, метровое перепархивание! На соседний корешок. И птичка стекленеет вновь…

– Цици-ци-цуцуцуцуцу! – время от времени, синехвостка разливает в лесной тишине свою короткую, приглушённую, но вполне мелодичную трель.

– Синехвостка – типично таёжная птичка! – шепчет мне Михаил, – Она невзрачная, незаметная. Она синяя, под цвет теней пихтарника. Птичка-невидимка. Замерла – и нет её!.. Видишь? Она – не шевелится!

– Ага! Это я, в первую очередь заметил! – шепчу я в ответ.

– Сань! – через пару минут, азартно шепчет Дыхан, – Возьми чуть левее! Видишь? Синехвостка! Но, только – зелёной окраски!

Я скашиваю глаз на Дыхана. Он сидит рядом, также как и я, уставившись в свой бинокль. Я чуть сдвигаю поле своего бинокля в левую сторону.

– Вижу!

Несколько удивлённо, я рассматриваю, такую близкую в бинокль, синехвостку… однотонно-зелёного цвета.

Вдруг! Из теней густого ельника, на противоположный край нашей полянки, материализуется лисица! Светло-рыжая, крупным планом, она стоит в поле моего бинокля…

Медленно поворачивая голову, лисица осматривает пространство полянки…

Через минуту, не заметив ничего интересного, она лёгкой рысцой, трогается с места. Беззвучной тенью, лисица скользит между серыми колоннами пихтовых стволов, по границе полянки…

Ни малейшего звука! Я усиленно смаргиваю, в бинокль. Мне начинает казаться, что это – просто белёсый клок тумана, ленивой змейкой, струится над землёй…

Бело-рыжим привидением, лисица плавно проплывает мимо нас, по другой стороне полянки и растворяется в зелёном мареве ельника…

Я улыбаюсь в бинокль. Я тихо радуюсь – мне посчастливилось увидеть ещё одну картинку из лесной жизни.

– Саня! – едва слышно, шепчет Михаил, – Видел? Рыжая бестия… Появилась – словно из воздуха! И испарилась – будто её и не было!

– Ага! – шепчу я, в ответ.

Поднимаемся с валёжины и мы. Также беззвучно, мы убираемся с полянки. У нас – тоже, свои дела…

Под потолком, вдоль длинной, фасадной стены верхнего Тятинского дома, горизонтально прибита длинная доска, имитирующая полку. Люди, выходящие отсюда в цивилизацию, выставляют на эту полку лишний хлеб. Не в кусты, ведь, его выбрасывать?! Кто – булку, а кто и три… Уже второй год. Так и стоит, под потолком, целый ряд, закаменевших в железо, булок хлеба! Никому они, не нужны, никто их, не ест. Его не угрызть зубами. Даже, при всём желании… Эти булки не разрезать ножом. И топором, их – не расколоть. Булка колется в разных направлениях, на крупные куски, как каменный уголь. В отсутствие людей этот хлеб не трогают, даже вездесущие крысы! Этот хлеб, люди – не бросают своим собакам… Потому что это – не еда. Эти булки выкинуть бы из дома. Да жалко, как-то…