Купальская ночь

– А кто еще… Или ты думаешь, он ангелок? – Степа зло зыркнул и помахал руками, изображая крылья. – Как он взбеленился, узнав по книги и про то, что они для тебя! Сволота…

– Может, он и не ангелок, но вот ты точно трус. Трус! А ведь это твой брат.

Катя смерила его презрительным взглядом и направилась к двери.

– Кать.

Она остановилась.

– Я скажу, – согласился Степа. – Я пойду прямо сейчас в милицию и все расскажу, как было. И попрошу, чтобы его выпустили, а меня посадили, хочешь?

– Хочу…

– Только ты меня за это поцелуй.

– Что?! – не поверила она своим ушам. – Ты совсем уже, того?

Степа покачал головой:

– А иначе я скажу, что ты врешь, тебе никто не поверит, а Костян будет молчать. Я же его знаю, он будет молчать. И сидеть. А ты ж ничего не видела, и у библиотеки тебя в тот момент не было, так что… А если ты сейчас меня поцелуешь, он к вечеру уже выйдет. Как тебе такой план?

Быстрее, чем разум завопил бы «нет», Катя пересекла комнату и прижалась губами к Степиным губам. Он встрепенулся, притянул ее к себе, но девушка тут же отпрянула. Вытирая рот рукой, она чувствовала вкус его крови. И с вызовом и отвращением смотрела на оторопевшего парня. Он явно не ожидал такого быстрого согласия – и такого короткого поцелуя.

Катя направилась к двери, бросив через плечо:

– Идешь или как?

И Степа молча повиновался.

За свою жизнь Катя впервые была в милиции. Крашенные в казенный темно-зеленый цвет стены, кафельный пол, забранное решеткой окно дежурного – все это производило тягостное впечатление. Она ждала. Степа вместе с матерью зашел в кабинет лейтенанта, а она осталась сидеть на дерматиновой лавке.

Она думала о Косте.

А Костя за стеной в «обезьяннике» думал о ней. Его ужасно злила вся эта история, и, признаться честно, ему нисколько не было стыдно за то, что он дал леща младшему брату. Мог бы – зазвездил бы еще раз. Естественно, в воспитательных целях, хотя они и не дрались с детства. Костя с досадой сожалел о потерянном впустую времени. Катя наверняка ждала его вчера вечером – и не дождалась. Того, что станут болтать люди, он не боялся: люди всегда болтают лишнее. Жаль только, что все это достигнет ее ушей. Тысячу раз он представлял ее, такую худенькую, хрупкую, смеющуюся, хмурящуюся. То выныривающую перед его лодкой, рассерженную, с повисшими на ресницах и бровях каплями, в окружении всплывших вокруг головы темных волос, больше похожих на водоросли – ну чисто мавка… То с детским восторгом следящую за факельным шествием на берегу, в белом сарафане, делавшем ее то ли ангелом, то ли призраком. И эта трогательная, выглядывающая из-под подола царапина на коленке, щедро смазанная зеленкой. И босые ноги в пыли, и смелая улыбка. И быстрое прерывистое дыхание, приоткрытый рот, испуганные глаза – после сумасшедшего бега через огороды. И невероятно смешной нос, обгоревший на солнце. Нынешнее положение Костю не слишком-то заботило, его больше волновало, успеет ли он увидеть, как этот вздернутый носик и плечи с острыми косточками станут шелушиться и облезать, или все это пройдет без него.

Обо всех этих мыслях, мыслях о ней, Катя так никогда не узнала.

Услышав, как открывается дверь кабинета, она подскочила. В коридор вышли Костина мать и хмурый Степа.

– Ну что там? – бросилась Катя к женщине.

Они уже успели познакомиться, Катя и Костина мать. Любовь Мироновна была невысокой, крепкой женщиной, смотревшей мягко и кротко. Одетая в юбку и простенькую белую блузочку, она с неуверенностью обеими руками прижимала к груди потертую тряпичную сумку.

– Сказали, что выпустят завтра.

– Как завтра? А сейчас что? А Степа? – Катя ничего не понимала. Любовь Мироновна понуро вздохнула:

– Говорит, с бумагами только завтра разберутся. Это же все оформлять…

– А ты что? – Катя в упор смотрела на Степу. Тот забубнил:

– Я все рассказал. Ковров, ну лейтенант этот, сказал, что меня сажать не будет.

– Зато и Костю не выпустит, так, что ли? – рассердилась Катя.

И прежде, чем Степа и Любовь Мироновна успели что-то добавить, Катя уже ворвалась в кабинет лейтенанта:

– Вы что, смеетесь, что ли? Невинный человек будет у вас еще ночь сидеть?!

Лейтенант Ковров, лысеющий и изрядно вспотевший, привстал из-за стола:

– Так, гражданочка, а ну-ка тише. Вы что это себе позволяете? Тут милиция, не базар.

Катино лицо мгновенно приняло смиренное выражение:

– Ну пожалуйста…. Товарищ лейтенант, вы же уже знаете правду, Костя ни в чем не виноват.

– Ну да, это братец его, знаю. Книжек ему захотелось почитать.

– Да ничего ему не захотелось! Это я сказала, что хочу что-нибудь почитать. Я же не думала, что он пойдет библиотеку громить, – призналась Катя. – А Костя книги обратно отнес.

– И малому по морде съездил, – развеселился Ковров.

– Вы, пожалуйста, выпустите его. Если надо какие-то бумаги оформить, мы завтра утром придем сами. Я обещаю, честное слово! Но не надо же ему тут ночевать из-за этого? – настаивала Катя. – Ну или давайте я тоже тут посижу, раз так. Я же виновата, это же мне книжек захотелось!