Купание голышом

— Но я все думал и думал об этом, — продолжал Чаз, — и, поговорив со многими из вас, знавших и любивших мою чудесную жену, — (еще одна возмутительная ложь — он никому не перезвонил), — я как никогда уверен, что в душе она была очень счастливым человеком. Светлым, как сказал ее брат. Фейерверком, как ее описала ее дорогая подруга Роза. Бойцом и оптимисткой, любившей жизнь. Такую Джои Перроне я знал. Такой Джои Перроне я восхищался. И по такой Джои Перроне…

В этот миг внимание Чаза отвлекла одинокая фигура, весьма неуклюже вошедшая в церковь на костылях.

— …я буду скорбеть…

Женщина, разглядел Чаз, которая целеустремленно ковыляет по центральному проходу.

— …весь остаток моей…

Какая-то кудрявая корова с загипсованной ногой испортила его грандиозный мелодраматический финал. Кому хватило грубости выкинуть подобный трюк?

— …моей, э-э-э… моей…

Рикка.

«Нет! — подумал Чаз. — Быть не может».

— …моей жизни, — проскрежетал он, хватаясь за края кафедры.

Собрание заметило, как он покачнулся, и по залу прокатилась волна беспокойных перешептываний. Чаз заставил себя смотреть в сторону, пока Рикка садилась рядом с шантажистом, — тот вежливо забрал у нее костыли и уложил их под скамью.

«Ебаный в рот».

Спертый воздух зашипел, покидая легкие Чарльза Региса Перроне. Чаз шатко попятился и побрел к ризнице, глотая воздух ртом, словно обреченный тунец. Он добрался до двери, и ноги его превратились в лапшу. Тул поймал его на пути к полу. Чаз закрыл дрожащие веки под нежную гармонию «Куда исчезли все цветы?»[72] — гладкого и уместного продолжения его речи в исполнении «Акта покаяния».

* * *

Рикка прошептала Мику Странахэну:

— Ты был прав насчет этого кретина. Он убил свою жену. Он мне сам сказал.

— Что с тобой произошло?

— Если вкратце — он отвез меня в глушь и застрелил. Представляешь?

Странахэн ответил, что еще как представляет.

— Что ты тут делаешь?

— Пугаю его, — ответила Рикка. — Это глупо, но я хочу, чтобы Чаз увидел, что я жива. Что он со мной сделает в церкви?

— Ты уже была в полиции?

— Нет еще, но собираюсь.

— Можно тебя кое о чем попросить? Подожди пару дней, а?

Рикка улыбнулась:

— Так ты вправду его шантажируешь.

— Еще лучше, — ответил Странахэн. — Но ты поосторожнее. Чаз будет настаивать на встрече. Умолять, рыдать, а может, даже обещать тебе златые горы за молчание.

— После чего попытается убить меня еще раз.

— Именно. Но я дам тебе телефонный номер. Обязательно позвони, прежде чем встретиться с Чазом.

Странахэн нацарапал номер на обороте молитвенной карточки. Рикка не узнала ни имя, ни номер, но засунула карточку в сумочку. Гитарное трио доиграло песню, и в церкви воцарилась тишина. Корбетт Уилер вернулся на кафедру.

— Это был очень тяжелый день для многих из нас, — сказал он, покосившись на ризницу. — Что касается меня, я до сих пор не могу поверить, что моей сестры больше нет. Мне все кажется, что лишь сегодня утром она смеялась над моими фермерскими башмаками и аборигенской прической.

Все захихикали, но только Странахэн понял скрытую шутку. Джои безжалостно подкалывала брата, когда тот одевался для церемонии.

— Спасибо вам всем, что пришли сегодня и поделились своими воспоминаниями. Джои была бы очень тронута, — в заключение сказал Корбетт. — Я знаю, что многие из вас хотели бы выразить сочувствие ее мужу, Чазу. Он будет ждать вас у входа.

— Чудесно, — пропела Рикка.

— Тише едешь — дальше будешь, — предупредил ее Странахэн.

* * *

Чарльз Перроне больше всех был ошеломлен тем, что будет на выходе из церкви Святого Конана лично общаться со скорбящими. Он канючил, что слишком слаб и вне себя от горя, но брат Джои схватил его за локоть и приказал взять себя в руки. Тул даже не попытался вступиться за Чаза — вместо этого он остановился у алтаря и уставился на фотографию покойной жены доктора. Тул впервые видел портрет Джои Перроне, и она кого-то ему напоминала.

Вот только кого? Тул не помнил. Таков один из недостатков наркотических пластырей — временами путают память.

Он вышел на улицу и нашел себе тенистое местечко под баньяном. Он улегся поддеревом, опершись головой о ствол. Наблюдая, как Чаз пожимает руки и обнимается на ступенях церкви, Тул снова подумал о фото миссис Перроне. Как такую симпатичную, сообразительную на вид девушку угораздило клюнуть на такого дерьмового проныру? Никакой справедливости в этом мире — это уж к гадалке не ходи.

Тул рассердился, когда какой-то человек приблизился легкими шагами и уселся рядом.

— Помнишь меня? — спросил человек.

— Еще бы. — Парень, который ударил его по горлу в ту ночь дома у Чаза. Шантажист.

Глаза Тула сузились:

— Тебе повезло, что мы не одни.

— Ничего удивительного, что ты злишься. Я тебе здорово врезал.

— В следующий раз посмотрим, приятель.

— Об этом я и хочу поговорить. — Шантажист понизил голос. — О передаче денег.

— Чё это?

— Шантаж. Заплатить.

— А, ну да. — Тул неловко поерзал. Его зад неудачно ткнулся аккурат в нарост на корне баньяна, и тот впился прямо во вросшую пулю.