Купание в пруду под дождем

«Хозяин и работник» наделен теми же достоинствами, какие для нас есть в легких развлечениях, — кинематографические достоинства, можно сказать. Они берут за душу, ставки в них высоки, мы желаем знать, чем дело кончится. Ближе к концу мы уже читаем, чтобы узнать, кто же погибнет. Некоторые рассказы, будем честны, мы читаем из чувства долга, словно обозреваем средненький провинциальный музей: примечаем то-сё, чем, по идее, должны бы интересоваться, однако не очень-то интересуемся. Читая подобные рассказы, мы их просто читаем. Это просто череда слов, которые мы прилежно расшифровываем. Ловкий танец автора, который мы вежливо терпим. Читая «Хозяина и работника», мы начинаем жить в нем; слова исчезают, и мы ловим себя на том, что не выбор слов осмысляем, а решения персонажей — и решения, которые сами приняли когда-то или, возможно, когда-нибудь примем в наших действительных жизнях.

Вот какого рода рассказы я хочу писать — они перестают быть сочинениями и превращаются в жизнь.

Но, господи, легко сказать, да трудно сделать.

Повесть «Хозяин и работник» достигает этого отчасти благодаря тому, как она устроена.

Вообразите: я собираюсь показать вам особняк. Объясняю, как наша экскурсия будет организована: начнем с чердака и постепенно двинемся вниз. Если этажом ниже чердака я отклонюсь от маршрута (поведу вас в боковую комнату, а затем на три ступеньки вверх в маленькую тайную светелку), вы возражать не станете и вам даже, может, понравится, поскольку вы знаете, что мы в целом следуем намеченному плану («постепенно двигаемся вниз»).

Своего кинематографического импульса «Хозяин и работник» достигает тем, что Толстой в самом начале объявляет организационный принцип этого рассказа (его эквивалент «постепенно двинемся вниз»): «Мы едем купить ту землю».

Вот как устроен этот рассказ:

Опорный алгоритм повторяется четыре раза: хозяин и работник отправляются в путь и сбиваются с него. Весь рассказ можно представить как череду плутаний и возвращений домой, и завершается она величайшим возвращением домой: Василий Андреич «возвращается» к нравственной полноте и, судя по всему, в рай. (И, если вдуматься, для Никиты рассказ завершается двойным возвращением домой: в деревню и к Богу.)

И, как мы уже видели в «Душечке», алгоритм придает повествованию импульс. (Всякий раз, когда нам кажется, что мы нашлись, в соответствии с приведенным алгоритмом предвидим, что скоро опять заблудимся. Так и происходит. И это приносит удовлетворение.)

Встроен в рассказ и второй алгоритм, своего рода «теневая структура»: каждая часть начинается с желания / задачи / препятствия и завершается призрачной надеждой на прояснение:

Этот алгоритм присутствует и в более всеохватной сюжетной арке: Василий Андреич теряет жизнь, однако в конце спасен (духовно).

Такая теневая структура придает рассказу дополнительный импульс: в каждой части наши персонажи попадают в передрягу, однако выбираются из нее. Они — и мы вместе с ними — входят в каждую следующую часть, переживая облегчение: что-то нам удалось избежать только что. (Канатоходец пошатывается, того и гляди упадет, ловит равновесие: отметьте у себя связанный с этим подскок наблюдательской энергии.)

Нас влечет вниз по реке сильным потоком всеобщего организующего принципа, а попутно заносит в мелкие отвлекающие водовороты. Наше внимание от мига к мигу постоянно занято выживанием в этих точечных водоворотах, и мы не замечаем, как мчимся к роковому водопаду.

В первой половине части II задача Толстого в соответствии с описанным выше порядком действий отправить Василия Андреича и Никиту прочь из усадьбы и в первый раз сбиться с пути.

Проделать это автор может несколькими способами.

Писатель меньшего масштаба (тот несчастный пресловутый малый, каким мы надеемся никогда не стать) решил бы эту задачу как-то вот так: (1) выезжая из дома, они минуют что-нибудь и разговаривают на случайные темы; (2) добираются до развилки и по неким невнятным для нас причинам (они не предъявлены или неясны), Василий Андреич решает ехать прямо — ну, просто решает и все; (3) Никита засыпает — просто засыпает; (4) они как-то сбиваются с пути.

Сравните с толстовской версией: (1) выезжая из дома, Василий Андреич досаждает Никите, поднимая болезненную тему Никитиной жены. Затем спрашивает Никиту о его планах на покупку лошади, что предполагает знакомый Никите алгоритм беседы: Василий Андреич намерен попытаться его обмануть. Эти два захода Никиту раздражают; (2) добираются до развилки. Василий Андреич просит Никитиного мнения (и мы улавливаем, что мнение Никиты, с учетом погоды, мудро) и пренебрегает им. Вслед за тем, как его советом не воспользовались, не настаивает, а лишь послушно соглашается: «Воля ваша». (3) Никита засыпает. Мы улавливаем, что это отклик на (1) и (2). Сперва его дразнят, затем не берут в расчет, и Никита, заснув, устраняется. (4) Пока Никита спит, Василий Андреич правит сам, и они теряют дорогу.

Итак, громадная разница между этими двумя версиями в том, что у Толстого причинность туже.