Купчая

– Растащи барахло, – командует он Владимиру, сам нагибаясь и сдвигая в угол здоровенный железный ящик.

Некоторое время они оба только пыхтят, растаскивая и перекладывая с места на место тяжёлые, замасленные, промышленно пахнущие, не всегда понятные Владимиру технические артефакты. Самые понятные – это моторы и трансформаторы. Таких типономиналов Владимир не знает, по весу они едва посильны двоим. Обрезки досок и щитов из прессованной стружки. Чемоданы с инструментом и из-под инструмента. Дверь! У будки есть другая дверь. А за дверью голоса. Арик отпирает и эту дверь. Через будку на заводской двор идут люди в заплатах. Десятка полтора мужчин и три женщины.

– Деньги там отбирали, – вполголоса говорит Владимир Арику. – И они второй день без еды.

Арик оборачивается так, как будто его ударили. Скулы обтянуты, жилистая шея напряжена. И глаза стальные.

– Врёшь?

Рядом с Владимиром оказывается Саша.

– Не говори так, пожалуйста. Он нас спас.

Арик переводит дух.

– Ну, ну, спас! Спасаться будем сами утопающие. Я просто не поверил. Никогда живых эсэсманов не видел, только очень древних, они от маразма могут ведь хвастать и тем, чего не было. А он сказал, – Арик кивает в сторону Владимира, – прямо живьём то самое… Значит, так: один остаётся там, ещё он, остальные со мной, как разместимся, те двое достанут еды!

Руки Арика летают. Так же, как у Соломона Давидовича над чаем. Сразу понятно, куда – Владимиру, куда – его предполагаемому помощнику по части достать еды, куда – остальным. Саша идёт назад в будку. В дверь, на железнодорожные пути. Арик запирает дверь.

– Подходи к проходной! – негромко кричит он вслед Саше.

А потом поворачивается всем угластым костяком к Раисе Виленовне.

– Вижу, у вас под рукой три таких помощника, вас, наверное, можно попросить отвечать за хозяйство и за ключик? – он снимает с кольца, на котором держится у него связка ключей, самый большой и ржавый ключ. – Вот этот – от будки. От той двери. А от этой, где высокое напряжение – вот этот. – Он отдаёт Раисе Виленовне ещё один ключ, значительно более обтёртый частым употреблением. – Ага?

– Это Раиса Виленовна, – представляет её Владимир. – А это Руслан, Алик и Гарик.

– Классно! Какой у нас завхоз и какая хозкоманда!

– Спас нас как раз Алик, – продолжает Владимир, – он узнал фургон и шофёра, рассказал обо всём вашему батюшке, а уж Соломон Давидович… Вот он нас спас!

– Я же говорил – дело рук всех утопающих в мире, невзирая на цвет кожи, вероисповедание и оседлость!

Они всё углубляются в заводскую территорию. Заросшие клумбы, бетонные вазы для цветов, бывшая доска почёта – надпись по-русски и по-латышски на бетонной стеле ещё сохранилась, но металлический каркас аккуратно срезан. Окна в зданиях в основном целы, но попадаются и разбитые. Ни одной брошенной железки, разломанного механизма, какого-нибудь грузовика или кара – нет, металл здесь берегут. Берегли. Сдали до последней гайки. Не для работы берегли, а до последней гайки обратили в звонкую монету – у Владимира даже звенит в ушах от ненависти, будто эти самые звонкие монеты сыплются где-то в блёкло-голубом, безвыходно перекрытом волокнистой облачностью пространстве над ним невидимо для прочих.

Старинные узорно-кирпичные корпуса кончаются, они входят в сравнительно новое здание, бетонное с огромными окнами, так выглядели почти все заводы и опытные производства НИИ, где Владимиру доводилось бывать на практике, так строили в семидесятые. Коридор не освещён, двери с обеих сторон, а окон нет. Пахнущая волглой нежилой штукатуркой, лежалостью и конторской пылью реденькая темнота после августовского солнышка кажется по-настоящему тёмной. Арик опять светит фонарём. Шаркает по слегка выбитым плитам из мраморной крошки с бетоном. Последняя дверь, прямо в торце коридора, открыта.

– Надо же, повезло, – говорит Раиса Виленовна.

– А что здесь запирать? Уже всё взяли. Гы! – снова усмехается Арик.

За дверью спортзал. У стены – «шведская стенка», пол размечен под волейбол и баскетбол, правда, баскетбольные корзины тоже срезаны – видны маленькие пятнышки копоти на стенах. А в дальнем углу маты. Гора в человеческий рост.

– Вот на этом можно спать. Сколько-то перебьётесь, это же не может продолжаться бесконечно! А там по домам. Тут рядом всё есть…

Рядом действительно есть и уборная, и действующий водопроводный кран, находятся даже ведро и тряпки. Когда Арик с Владимиром уходят, за спиной у них уже начинают наливать в ведро воду. На прощанье, обернувшись, Арик напутствует остающихся:

– Дорогу запомнили? Если нет, можно поизучать, но не всей толпой. Ту будочку без дела не отпирать, там шастают кто угодно! Еда будет там через часок, а дальше…

Успевать за его циркульными шагами непросто, но Владимир старается. Старается и кое-как запоминать дорогу. Они заходят ещё в какие-то здания, идут огромными пролётами, выводящими в ничтожные каморки. Из одной такой каморки Арик звонит куда-то по телефону. Снова идут чистенькими и зелёными заводскими дворами. По Арикову бурканью – «со мной!» – снова оказываются на улице. Уже за воротами вагоностроительного.