Купеческий сын и живые мертвецы (СИ)

Такого разгрома в этом священном для его семьи месте Иванушка даже и вообразить себе не мог. Казалось, какой-то злобный великан прошелся здесь, круша всё кувалдой: куски гранита валялись там и сям, а под саркофаг Иванушкиного деда будто подложили свою бомбу народовольцы. Но две другие вещи ужаснули сильнее всего купеческого сына.

Во-первых, в фамильном склепе Алтыновых находились теперь как минимумов трое посторонних покойников. Как минимум — поскольку точно посчитать Иванушка мог только тех, кто был целым — не представлял собою разрозненных частей тел. Это были мужик и баба, сцепившиеся на полу — у обоих головы теперь были проломлены, и оба лежали недвижно. А третьим был мальчик лет восьми — и у него из виска торчала рукоять карманного ножа, которых Иванушка мгновенно опознал: то была вещь его отца. Мальчонка тоже не делал никаких поползновений подняться — идея разить в голову явно была правильной.

Но — было еще и во-вторых: Митрофана Кузьмича Алтынова внутри не было. Ни живого, ни, слава Богу, мертвого. Как не было нигде видно и тела, которое могло бы принадлежать Иванушкиному деду, Кузьме Петровичу. И последнее открытие отчего-то показалось Иванушке не менее зловещим, чем исчезновение его отца.

— Он ушел отсюда — и забрал с собой деда? — прошептал купеческий сын, пробуя хоть как-то собраться с мыслями. — Но почему дверь была закрыта — хоть и едва держалась? И почему я не заметил, как батюшка уходил?

«Ну, — тут же оборвал себя Иванушка мысленно, — я мог ничего не заметить, потому что крушил головы мертвякам. Но вот как батюшка мог меня не заметить, когда выходил отсюда?»

Между тем Эрик протиснулся между ногой своего хозяина и дверным косяком, рысцой обежал помещение, не обращая ни малейшего внимания на покойников с изувеченными головами, а потом принялся обнюхивать большой кусок гранита с острым краем, валявшийся теперь у стены.

— И что, спрашивается, я должен теперь делать? Возвращаться домой? Искать батюшку здесь? — прошептал Иван Алтынов, а потом прибавил — вряд ли сам отдавая отчет в том, что он говорит: — Пифагоровы штаны на все стороны равны...

2

Зину пугало до дрожи в коленках то, чем она сейчас занималась. И она даже не могла сказать, чего она боялась больше? Того, что все эти бабкины приемчики не возымеют никакого действия? Или — того, что действие они возымеют, но при посредничестве таких сил, какие навсегда погубят её, Зины Тихомировой, душу?

Однако — пока она возилась с бабкиными куклами, произошло нечто, напугавшее поповскую дочку в сто раз сильнее.

Она приспособила одну из кукол своей бабки Агриппины не только под изображение Ванечки. Для верности Зина еще и придала нескольким куколкам вид умирашек: выпачкала грязью и паутиной их одежду, поотрывала некоторым руки или ноги, словно лапки — пойманным мухам. И приговаривала при этом:

— Вы все теперь на Духовском погосте. И всех вас сокрушит раб Божий Иван!

Вот только, когда девушка откручивала тряпичную руку одной кукле — облаченной в очень красивое шелковое платье лазоревого цвета — приключилась неприятность. Зина сама не заметила, в какой момент это произошло — когда кукла в лазоревом платье сама собой пошевелилась. Спохватилась только тогда, когда кукла вдруг раззявила рот, только что — просто нарисованный красной краской на её лице. А в следующий миг невесть отккда взявшиеся кукольные зубы сомкнулись на правом запястье Зины.

Девушка вскрикнула и отдернула руку. А в мелких, словно пшено, кукольных зубах остался большой кусок Зининой кожи с какими-то красноватыми волоконцами на ней. Поразительное дело, но Зина даже не ощутила при этом боли. Она словно во сне увидела, как хлынувшая из раны кровь заливает рукав её белого кисейного платья. А заодно и пачкает лазоревый шелк на самой кукле.

Зина схватилась за поврежденное правой запястье целой левой рукой. И пунцовые потеки тут же заструились между её пальцами. Но боли по-прежнему не было. Вместо этого правую руку поповской дочки словно бы прохватывало сильным морозом. И это обморожение очень быстро ползло от кисти к локтю.

А тем временем кукла в лазоревом платье не выплюнула кусок Зининой плоти, отнюдь нет! Каким-то образом она втянула откушенную часть себе в рот и даже попробовала её жевать: кукольное личико ходило ходуном, словно её смыкались и размыкались.

— Ах ты, гадина! — выпалила Зина. — Что ж ты делаешь-то?..

Поповская дочка ничуть не удивилась бы, если бы кукла ей ответила. Да что там: она ожидала от неё ответа. Однако вместо этого кукла встала на свои тряпичные ножки — их Зина, увы, не оторвала! И неуверенно, враскачку, шагнула к Зине, оставляя крохотные следы на пыльном полу чердака. При этом она снова разинула нарисованный рот — где виднелись мельчайшие зубки с красневшей на них Зининой кровью. При этом кукла издавала свистящие звуки, похожие на протяжные вздохи.