Валерьян Эзопов ощущал себя так, словно он очутился в какой-то кошмарной фантасмагории. Не то, чтобы это ощущение было новым для него — он чувствовал себя так ещё со вчерашнего вечера. Из него словно бы высасывал все силы демон-суккуб — похотливая сущность в женском обличье, которая поминутно покрывала все его тело ледяными поцелуями. Причем ясно было, что одними только поцелуями она не довольствуется. Однако появление
Так что — Валерьян очень быстро прогнал от себя и сожаление, и раскаяние. Да и некогда было ему теперь сожалеть и раскаиваться. Его кузен, так некстати спасенный дурой-экономкой, откуда-то узнал про красный гримуар. Хотя Валерьян ни одной живой душе об этой книге не рассказывал. А книготорговец, продавший ему книгу в красной обложке, никаким образом не мог сообщить о ней Ивану Алтынову. И что же тогда выходило? Его братец-дурачок сам обо всем догадался?
Впрочем, а такой ли уж он был дурачок? Демон-суккуб снова навалился на Валерьяна, заключил его в объятия, окатил его липким страхом с головы до пят. И, взбегая вслед за Иваном по лестнице, Валерьян почти оттолкнул с дороги Софью Кузьминичну, которая странным взором глядела вслед Ивану, быстро прошагавшему в свою комнату. Но грубости Валерьяна женщина словно и не заметила — прошептала рассеянно:
— Вот ведь чудеса... Это как будто и не он вовсе... Или — он всегда был таким, да мы этого не могли разглядеть?..
На Валерьяна она при этом даже не посмотрела. Но тот, пожалуй что, был этому даже рад. Почти бегом он устремился к себе — дядя разместил его в гостевой спальне, в противоположном конце коридора от комнаты Ивана. И дверь своей спальни Валерьян всегда запирал на замок — хоть в доме Алтыновых такое и не было принято. Ещё на ходу он нашарил в кармане ключ, выхватил его, а потом в одну секунду отпер дверь, проскользнул внутрь и тут же дверь захлопнул, привалившись к ней спиной.
Что ему делал дальше, Валерьян не знал.
Он окинул взглядом комнату, которую он так и не признал своей. Высокий — не меньше полутора саженей — потолок. Два окна, выходившие в Пряничный переулок. Массивный шифоньер красного дерева. Широкая кровать с резными столбиками по углам — разве что, балдахина над ней не хватало. Круглый прикроватный столик, тоже — краснодеревный. Горничная оставила на нем зажженную масляную лампу под абажуром из цветного стекла. Четыре мягких стула с гнутыми ножками — изготовленных на петербургской мебельной фабрике мастера Гамбса. Умывальный столик — с фарфоровой раковиной и фарфоровым же кувшином, который горничная каждый вечер наполняла горячей водой. Дядя явно не поскупился на обстановку для своего дома.
Вот только — для его племянника этот комфорт не значит ровным счётом ничего. Это был чужой комфорт, ему не принадлежавший. А ничто чужое не может иметь ценности. Только одна вещь в этой комнате составляла подлинную собственность Валерьяна. И лишь эту вещь он ценил по-настоящему. Поэтому-то и озаботился спрятать её так, чтобы даже ненароком она не попалась на глаза ни чрезмерно любопытной горничной, ни Мавре Игнатьевне, которая всегда неумеренно пеклась о его, Валерьяна, благополучии. Пусть даже ни горничная, ни экономка ничего не поняли бы в латинском трактате по чёрной магии.
Отдавать гримуар двоюродному брату Валерьян, уж конечно, не собирался. И первым его желанием было — снова замкнуть на ключ дверь своей спальни. Хоть ненадолго поставить преграду между собой и тем чудовищным, изматывающим страхом, который мог в любой момент его задушить — не в фигуральном смысле, а в самом буквальном. Но, во-первых, его двоюродный братец вполне мог бы раздобыть запасной ключ от этой двери — как-никак, это был его дом. А, во-вторых, он запросто мог бы войти и без ключа — просто вышибив дверь своим плечищем. Конечно, дверь можно было бы чем-нибудь подпереть, однако Валерьян даже не успел додумать эту мысль: в дверную панель, находившуюся у него за спиной, кто-то трижды стукнул — негромко, но с явными признаками нетерпения.
"Да ведь не прошло ещё десяти минут!" — мелькнуло у Валерьяна в голове.
И тут он услышал женский голос:
— Валерьян, друг мой, я могу войти?