Купель дьявола

Голоса и тени отступили – очевидно, стерильный Херри-бой напугал их своим стерильным присутствием. Мы с Херри-боем стояли посреди абсолютно пустой клетки.

– Я знал, что вы придете сюда, Катрин. Рано или поздно. Вы не могли не прийти. Вас привлекает темнота. И если кругом свет – вы обязательно выберете темный угол…

Очень интересная интерпретация.

– В каком смысле? – спросила я.

– Во всех смыслах, Катрин. Во всех смыслах.

Херри-бой мгновенно включил фонарик – я услышала только сухой щелчок кнопки – и направил его мне в лицо. Сильная лампа ослепила меня, и я отвернулась.

– Прекратите, Херри. Что за гестаповские методы, в самом деле.

– Вот видите, я прав. Вам нравится темнота, – заметил Херри-бой, но фонарик все же опустил.

Теперь – и он, и я – мы довольствовались только рассеянным светом от купола музея. Херри-бой грациозно перемещался вокруг меня, и мне ничего не оставалось делать, как подчиниться ритму этого странного танца. Одно я знала твердо: я должна находиться от него на максимальном удалении, на противоположном конце диаметра. Мы сделали несколько кругов, и Херри-бой наконец остановился. Интуитивно он выбрал самую удачную точку: теперь я находилась прямо против купола, а Херри – против меня. Его лицо исчезло в темноте, я видела только силуэт: идеально круглая голова и столб шеи, основанием упирающийся в куртку.

Я же оказалась полностью освещена. Именно этого ты и хотел, Херри-бой: чтобы я была полностью освещена.

Добившись этого, Херри-бой затих. Я не видела его лица, но чувствовала, как жадно он рассматривает меня. Он вытащил на свет все мои пороки и теперь хочет изучить их.

– Ну? – спросила я. – Что дальше? Он молчал.

– Что случилось? Вы напрочь забыли русский? А совсем недавно так сносно болтали, Херри…

– Теперь я понимаю его, – медленно произнес, нет, скорее выдохнул Херри-бой.

– Кого?

– Лукаса… Я понимаю, почему он выбрал вас, Катрин… Я бы тоже выбрал вас.

– Не валяйте дурака, Херри. Я замерзла, я устала и хочу спать.

– Как я его понимаю…

– И жрать я тоже хочу, – я специально грубила ему, может быть, хоть это приведет его в чувство.

Но он совсем не слышал меня; расстояние между нами медленно сокращалось. Фонарик выпал из рук Херри и звякнул о камни. Нет, он сам отбросил его.

– Катрин, вы именно такая, какой он видел вас…

Дверь была сзади, мне ничего не стоило развернуться и бежать. Но я не могла и пошевелиться. Оболочка, которая до сих пор укрывала Херри-боя от реальности, вдруг неожиданно прорвалась, и моему изумленному взору предстала так долго скрываемая страсть. Жажда жизни, вот что это было. Жажда женщины, некогда принадлежавшей великому художнику. Теперь и Херри-бой хотел обладать ей, чтобы почувствовать Лукаса Устрицу до конца. Странно, но это совсем не оскорбляло меня. Напротив, новое, неведомое доселе желание вдруг поднялось во мне и горячей волной затопило глаза. Не только Херри-бой видел меня глазами Лукаса, но и я сама – сама! – почувствовала то же, что и дочь бургомистра, утонувшая в своей несчастной любви.

Херри-бой осторожно подходил ко мне – он как будто боялся, что хрупкое равновесие веков, возникшее между нами, неожиданно нарушится. Из темноты проступало его лицо – бледное и восторженное. Страсть заострила его черты подобно смерти, иначе и быть не могло: здесь, в естественной декорации, мы заново проживали давно отыгранный сюжет. Тени и шепоты вернулись снова, они наблюдали за нами, они прекрасно знали, что будет дальше.

– Вы прекрасны, Катрин, – губы Херри-боя едва шевелились, но я различала каждую букву, каждое слово. – Вы прекрасны…

Где-то совсем рядом снова послышался странный утробный звук, но теперь он больше не пугал меня. Я готова была поверить, что ждала этих слов и этого мужчину несколько веков. Я готова была поверить во что угодно…

Херри-бой осторожно опустил меня на камни, ставшие вдруг мягкими и податливыми, и принялся осторожно расстегивать куртку. Он все еще боялся прикоснуться ко мне, я видела, чего это ему стоило… И когда его бледное лицо оказалось совсем рядом, я подняла глаза к небу, только на секунду, – чтобы тотчас закрыть их в предчувствии поцелуя, – и увидела это…

Наваждение прошло. Херри-бой снова стал Херри-боем, вот только прямоугольник неба, очерченный острыми краями стен рыбной лавки Рогира Лонгтерена, вернее, два прямоугольника – большой и маленький – узкая часть дома и его широкая часть… Контуры этого прямоугольника живо напомнили мне наспех срисованный план. Боже мой, неужели все так просто?

– Херри! – едва выговорила я и уперлась ладонями в его грудь. – Херри… Я нашла его…

Мой резкий голос – возможно, чересчур резкий, – сразу же отрезвил голландца. Его почти невесомое до сих пор тело сразу же стало тяжелым и неповоротливым, как тело насильника.

– Я нашла его, Херри!

– Кого? .

– Ключ, о котором вы говорили… Он здесь. Слово, зашифрованное в картине, вы помните, да?..

– TOLLE…

– Да, «Возьми!» Кажется, я знаю, где нужно взять.

– Подождите, я ничего не понимаю, Катрин…