Купель дьявола

Это было так невероятно, так не правильно и так подло, что я без сил опустилась на ковер. Я могла ожидать чего угодно, только не этого. Херри-бой знаком с Маричем! Но он ни разу не упоминал о капитане, а сам Марич прошлой ночью слушал мои россказни о Херри с большим интересом. И тоже ни словом не обмолвился о знакомстве.

Так вот от кого Херри-бой узнал об Эссене, ведь именно в Эссен юркнул Иосиф Семенович Гольтман!

Марич.

Засланный казачок, пятая колонна, лидер партизанского движения. Скромный оперативный работник, расследующий дела о похищении картин. Почему он промолчал? Потому что ему было что скрывать. Черт возьми, у «Всадников» попеременно оказывались то Марич, то Херри-бой, они не выпускали картину из поля зрения ни на секунду! Они сменяли друг друга, они просто пасли ее. И один обеспечивал другому стопроцентное алиби!.. Еще летом Марич знал о существовании картины – ему сообщил об этом Херри-бой…

Как будто пелена упала с моих глаз.

Пелена упала, и наши случайные встречи с Маричем приобрели смысл, не допускающий никаких иных трактовок и толкований. Первый раз он накрыл меня в «Пирате» и заявил, что я воровка. Что я украла картину. О том, что доска у меня, знал Херри, он приехал в Россию только для того, чтобы посмотреть на нее… Гольтман молчал, зато Херри-бой разговорился не на шутку. Они владели разной информацией, но всегда удачно ее складывали.

Я видела Херри в кабинете Титова. Он был последним, кто оставался там и вышел живым. Он мог приложить руку к смерти Титова, а когда Жека заподозрила что-то неладное, появился Марич и…

Я зажмурилась…

Ничего себе, распределение обязанностей! Недаром Марич вертится вокруг дела об убийстве Жеки, а я еще слила ему информацию, которой располагала сама…

"Абсолютный эффект, и никаких следов” – именно так мог быть убит Титов. Именно так он и был убит. Теперь я уже не сомневалась в этом. А Жека кое-что заметила, она ведь была в ту ночь на даче… Херри-бой уехал в Голландию, и на пост заступил Кирилл Алексеевич Марич… Херри-бою нужна левая створка триптиха, и он не остановится ни перед чем. Он ведь не знал, что Агнесса вернет картину мне, он специально ездил к ней, чтобы договориться о покупке. Любая здравомысляща” правозащитница продала бы картину, возле которой умер ее единственный сын. Но Агнесса не была здравомыслящей, и тогда – они? Он? – решили обработать меня. Так с кем я пила вчера водку?..

– Звонят, тетя Катя, – Катька-младшая затрясла меня за плечо.

Я тупо уставилась на телефон.

– В дверь, – подсказала Катька. Очень вовремя, иначе моя голова просто взорвется. Я поплелась открывать. Лучше бы я этого не делала. На пороге стояли две солидные дамы с пудовыми грудями и – почему-то – участковый.

– Здравствуйте. Вы Соловьева Екатерина Мстиславовна?

Я даже не сообразила, о чем они говорят. Я, как зачарованная, смотрела на участкового.

– Вы слышите меня? – грудь одной из дам угрожающе качнулась.

– Простите?

– Вы Екатерина Мстиславовна Соловьева?

– Да, – наконец-то я догадалась прикрыть рукой рот.

От меня вовсю несло перегаром, а к свитеру пристали нитки и коверная пыль. Веселенькое зрелище, ничего не скажешь.

– Вас невозможно застать дома, – меня уже изначально ненавидели за первый размер лифчика. – Мы из комиссии по охране материнства и детства.

– Проходите, – запоздало пригласила я, но дамы в приглашении не нуждались. Отодвинув меня бюстами, они вплыли в квартиру. Следом за ними прошел участковый.

– Меня зовут Алевтина Николаевна, – представилась деятельница из комиссии. – Где мы можем с вами поговорить?

В комнатах бардак, в ванной свалено грязное белье трехнедельной давности…

– На кухне. Там будет удобнее. Алевтина Николаевна смерила меня уничтожающим взглядом.

– Пройдемте.

Алевтина взгромоздилась на табуретку, а я принялась судорожно убирать со стола остатки хлопьев.

– Извините… Я не ждала гостей.

– Вижу. Но это дела не меняет. Я по поводу детей, – грудастая чиновница раскрыла папку. – Соко-ленко Екатерины и Соколенке Лаврентия пяти с половиной лет. Дети находятся с вами?

– Да, – тихим голосом сказала я и устроилась на табуретке напротив.

– К нам пришел ответ из Германии. Сердце у меня упало.

– К сожалению, они не могут взять детей на воспитание. Решением комиссии Соколенко Екатерина и Соколенко Лаврентий направляются в детский дом. К завтрашнему дню они должны быть на месте. Адрес мы вам укажем.

– Какой детский дом? Вы с ума сошли, что ли?

– Советую вам не хамить, девушка.

Я вцепилась в край стола. Катька-младшая и Лавруха-младший, пижамки со смешными котятами, маленькие ботинки в прихожей; буква Е, написанная наоборот, привычка сбрасывать одеяло во сне…

– Я не отдам их в детский дом.

– Вы родственница?

– Я близкая подруга их матери.

– Это не является родственными отношениями. Вы не имеете права оставить детей у себя.

– Что значит, не имею права? – я принялась лихорадочно соображать. Одна лишь мысль о том, что двойняшки окажутся в каком-то стылом детском доме, приводила меня в ярость. – Я… Я могу подать на опекунство… Кажется, это так называется?

Проклятая чинуша посмотрела на меня скептически.