Он гневно оглядел собравшихся бешеными глазами, решительно наклонился и двумя пальцами приподнял веко умершей. Там было всё тусклое, всё ледяное, зрачок, как у кошки (известный симптом), и лёгкий, слегка желтоватый налёт… Она умерла, его не обманули. Удостоверившись, что ничего опасного с Татой не случится, живой её не похоронят, Григорий Сергеич вспомнил, что во вчерашнем его сне содержалось что-то, от чего сразу становится легко и радостно, и попытался вспомнить этот сон, но он словно выскользнул. Тогда он вздохнул, подчинившись. Выстояв до конца отпевания, Григорий Сергеич почти спокойно простился со своей девочкой, поцеловав её в корни прилизанных ледяных волос и перекрестив, а потом вернулся домой, попросил не беспокоить и лег спать. Несколько раз на него находили приступы жгучего отчаяния, когда казалось, что лучше застрелиться, чем мучиться так, но, слава богу, под утро он услышал, что Тата заплакала в детской, увидел её, свернувшуюся в своём кресле и спящую крепко, и все эти мысли ушли, опять стало очень легко. Про гувернантку Григорий Сергеич поначалу и вовсе не помнил, но она почему-то снова оказалась в доме, сидела голой, с черными ожогами, за самоваром в столовой, шутила и даже пыталась его соблазнить, чему он с насмешливостью удивился. Но тут появились жандармы, набросились, наговорили нелепостей, а он не успел им ответить как следует, поэтому и оказался в участке.