Купи меня дорого – 2

– Даже так… – рявкнул Рулан, что-то неуловимое дернулось на его лице и пропало. Резко отпрянув, Греков перевернул на меня ни живот, схватил за бедра и снова дернул на себя. Я взвыла в кляп, ощущая, как огромная дубина вбивается в другое отверстие. Рвет на части, насаживает. Меня захлестнуло болью, пронзило каждую клетку, и я отключилась на какие-то жалкие минуты. Жаль, что не навсегда.

Потому что дальше последовало самое чудовищное… Я не думала, что он решится. Боялась, но не верила.

Сквозь нарастающий гул я слышала, как он слез с меня, как застегнул брюки, ремень, как чиркнула зажигалка и сигаретный дым заполнил небольшое пространство.

– Ваша очередь. Только быстро, – равнодушным стальным голосом бросил Греков своим шакалам. Я дернулась, завалилась на бок, пытаясь найти взглядом зверя, который когда-то назвался моим.

Это был конец. Я понимала… Смерть бывает разной, иногда она наступает, когда тело еще дышит, функционирует, сопротивляется тому зверству, на которое он меня приговорил. Похотливые ублюдки оживились, отпуская похабные шутки. Обступили меня с двух сторон, суетливо снимая штаны. Зловонное дыхание совсем близко, прикосновения, жесткие, грубые, мерзкие.

Греков не смотрел, он отошел, подальше к лестнице, курил, наблюдая, как хлещет дождь в окно встроенной террасы. Любитель эротических шоу отвернулся, не нравилось ему заказанное кино. Стиснув зубы, менял сигареты одну за другой, чернея, сатанея от каждого мужского стона, от моего сдавленного мычания. Желваки вздувались на скулах, пальцы яростно сжимались в кулаки, ломая сигареты, на лбу выступила испарина.

Я видела, я смотрела, выживая только за счет его агонии, питаясь ею, отключаясь от ада, в котором горело тело. Его агония была сильнее, она жгла изнутри, пробирала до кишок. Зверь проиграл, выгрыз собственное сердце и истекал кровью. Это останется с ним навсегда. До конца дней… А сейчас я смотрела, как его ломало и корежило, пока его дружки рвали меня на части. Одновременно и по очереди, намеренно причиняя боль, кайфуя и еще больше зверея от вида мой крови, от мертвой покорности, оставляя синяки, укусы, красные отметины от грубых ударов, сыпавшихся один за другим. Им нужна была агония приговорённой жертвы. Ублюдкам было невдомек, что их приговорили вместе со мной.

Я помнила… Я многие помнила из того, что когда-то говорил зверь. «Убью всех, а потом тебя».

Но себя, Руслан, себя ты убил первым.

– Хватит, – грозно зарычал смертельно раненый зверь, прикуривая новую сигарету. – Время вышло. Прикончите сначала парня, потом шлюху, – приказал он, по-прежнему уставившись невидящим воспаленным взглядом в черное окно.

Решил изменить сценарий? Побоялся, что сам не сможет?

Насильники недовольно заворчали, но ослушаться не посмели. Оторвались от моего растерзанного тела. Зашелестели одеждой. Я сжалась в позу эмбриона, боль раздирала, выворачивала изнутри, вызвала желание содрать собственную кожу, срезать ножом вместе с липкой грязью, оставленной на моем теле тремя скотами.

Я торопила время. Уходить страшно. Особенно так, особенно, когда есть, кого терять. Особенно, когда так многое не успела. В глазах не осталось слез, высохли, вымерзли. Я всего лишь хотела защитить того, кто мне дороже всех, я хотела дать сыну то, чего сама никогда не имела. Любить, обожать, баловать… Но зверь оказался хитрее, он обыграл всех. Включая себя. Он превратит моего светлого улыбчивого малыша в свое чудовищное подобие. А моя учесть предрешена, сопротивление бессмысленно, мольбы невозможны. Сына не тронет. Почему-то я была в этом уверена. Может, зря. Даже звери не добивают детенышей из своей стаи. А Рус его… Его. Увидит и поймет. Учует, как животное.

Быстрее же. Ну.

Щелчок снятого предохранителя. Не для меня. Первая для Демида. Его мучения закончатся раньше. Я закрыла глаза, зажмурившись, вспоминая ощущения обжигающего ветра на своих щеках и в волосах, когда сидела верхом на огромном мотоцикле за его спиной. Первый раз мы мчались к свободе, а оба других – в пропасть.

Так долго… Лишь бы ни громко…

«Три миллиона небольшая сумма. Используй их с умом. Тебе учиться надо, если не хочешь до конца жизни ноги для уродов вроде Денисова раздвигать», – пронеслись в голове когда-то давно сказанные безликим киллером слова. Самые правильные. Зря я не последовала его совету.

Когда раздался первый выстрел, я не дрогнула. Хлопок не громкий, благодаря глушителю. Выдохнула с облегчением. Теперь я. Только бы сразу. В сердце и контрольный в голову. Чтобы наверняка, без шансов, без отсроченной агонии. Слишком много боли для одной меня. Слишком…

– Мама, мамочка, – испуганный плачь наверху. Я распахнула обезумевшие, подернутые алой пеленой глаза, задохнулась безмолвным воплем, подавилась окровавленными кусками сердца, рвущегося наружу.