Купи меня дорого – 2

Я закрыла глаза и позволила темноте увести меня за собой. Ненадолго, не навсегда. Короткий миг забвения и пустоты, из которой меня безжалостно вырвали твердые стремительно приближающиеся шаги. Я разлепила опухшие веки, наткнувшись измученным взглядом на широкую спину Грекова.

– Дай сюда. Я сам справлюсь. Вон пошли, – рявкнул он, практически выдернув пистолет из рук лысого шакала. – Снаружи подождите, – добавил резко. Ублюдки мрачно переглянулись, передернули плечами, и развернувшись, направились к двери. А следом за ними две свинцовые пули. Одна за другой. Первому угодила в затылок, и тот упал сразу, а второй успел оглянуться, изумленно уставиться на вожака и рухнуть плашмя с дырой во лбу.

Греков опустил руку, уронив пистолет на ковер, взял с дивана свое модное пальто и медленно обернулся ко мне. Его взгляд был абсолютно черным. Пламенеющем. Жутким. Таких глаз не бывает у людей…

Мое грудную клетку разорвала дикая мысль. Страшное подозрение, клокочущим воплем раздирающее грудную клетку.

– Что… Что ты сделал? – зарычала я поврежденным горлом с отчаянным страхом вглядываясь в неподвижные, словно вырезанные из камня черты. Он остановился возле моих прижатых к груди ободранных до крови коленей.

– Он спит, я уложил его спать, – прокуренным сиплым голосом произнес Греков, позволив облегчению накрыть дрожащее тело.

– Спасибо…Спасибо, Руслан. Не обижай его. Пусть он вырастет другим. Прошу тебя, – я беззвучно заплакала, схватив его за руку, как пару часов назад, на крыльце.

Он ничего не ответил, высвободил ладонь, сдавленно выдохнул, и опустившись на колени, накрыл мое осквернённое, кровоточащее, скрюченное тело своим брендовым пальто, источающим аромат дорогого парфюма. Потом взял моё лицо в ладони, стискивая до боли. Тьма сочилась из его глаз. Безнадежная, оглушающая, безумная, животная. Греков смотрел долго, заражая, отравляя меня ядовитой агонией, глухой выжигающей дотла яростью. Потом резко дернул меня к своей стальной горячей груди, к белоснежной рубашке… мое грязное разбитое лицо. Обхватил обеими руками, сжал до хруста и завыл, раскачиваясь вместе со мной и стороны в сторону, глухо, отчаянно, протяжно, как может выть только раненный истекающий кровью зверь, угодивший в смертоносную ловушку.

У него был выбор. Отгрызть поврежденную конечность или подыхать в капкане до самой смерти. В тот момент я хотела только первый вариант.

Жизнь страшнее смерти.

Но зверя никогда не волновали мои желания.

Он решил, что я еще не заслужила смерть.

Глава 9

Год спустя. Болгария.

Крепко зажатая в ладонях фарфоровая кружка с дымящимся кофе обжигала пальцы, но я практически не ощущала физического дискомфорта. Мой личный болевой порог достиг своего минимума в тот день, когда я выжила, моля о смерти. Меня вынудили остаться, но я сопротивлялась. Три месяца забвения, небытия, холодной мёртвой пустоты. Внутри и снаружи. Редкие обрывки воспоминаний, туман разрозненных мыслей и больных галлюцинаций. Три месяца тишины и молчания, на протяжении которых я не произнесла ни слова, круглосуточное пребывая в медикаментозном тумане. Меня не было, не существовало. Я хотела уйти насовсем в ледяное безвремие. Там было легко, свободно, холодно и темно.

– Мама, смотри! Почти готово! Иди посмотри, как круто получилось, – радостно прокричал мне Рус, махая рукой. Его лицо сияло улыбкой. Я зажмурилась от яркого, слепящего глаза солнца, глядя на сына через стеклянную стену террасы, уголки губ дрогнули, ноздри затрепетали. В приоткрытую дверь врывался тёплый ветер, принося теплый запах цветущего сада и соленого моря, шепот прибоя и звонкий смех сына. Три месяца в лучшей клинике Москвы под пристальным наблюдением дорогостоящих психиатров вернули меня в реальный мир, но цвета, звуки и запахи начали возвращаться гораздо позже. И только желание жить так и не восстановилось. Я двигалась, дышала, произносила заученные фразы, совершала стандартные действия, но не жила. Я чувствовала себя мертвой. Кукла на шарнирах со встроенным примитивным интеллектом и базовым набором потребностей. Исключения составляли моменты, когда сын был рядом. Рус вдыхал в меня жизнь, потому что нуждался в моей улыбке и любви, в моей заботе и нежности. И я жила, чтобы дарить их ему. Ради него. Для него. Если он был на занятиях, играл с отцом или друзьями, меня не существовало.

Пальцы непроизвольно вцепились сильнее в остывающую кружку, когда Руслан повернулся к отцу, что-то сказал ему, и они оба весело рассмеялись, слегка откинув одинаковые головы. Я вздрогнула, физически ощутив, как замедляется пульс и исчезают запахи, звуки, вкус терпкого напитка на оледеневших губах. А потом расцветают снова, стоит проказливому мальчишке обратить на меня сияющий взгляд.

– Мама, ну что же ты. Сколько можно звать? – он подбежал к террасе, ворвался внутрь, заполняя меня калейдоскопом живых эмоций. Схватил за руку, щедро делясь своей неуемной энергией, передавая частичку тепла и радости. Потянул за собой, расстроено хмуря тёмные брови.

– Подожди, я кружку поставлю, – отмерев, я виновато улыбнулась.