Купидон

— Кондрашов Виталий Юрьевич. Совладелец ОАО Ветерок, предприятия производящего кондиционеры, холодильные установки, системы вентиляции, отправился в бессрочный отпуск в неизвестном направлении. Точнее, направление известно, а вот точное местонахождение — увы. В ста километрах от города, располагается охотничье поместье «Сезон». В нем можно снять номер, вооружиться всем необходимым, и наслаждаться блужданием по чаще, в поисках дичи. Для любителей, там есть искусственный водоем, с прикормом для уток. А Кондрашов, ярый любитель пострелять, и, забросив все дела, отправился туда, велев не беспокоить, под угрозой увольнения с летальным исходом. Ему необходимо доставить бумаги на подпись, и, уже подписанные, обратно в фирму. Дозвониться до него не выходит — телефон отключен, в самом поместье не появляется уже четвертый день. Говорят, мечтает выследить медведя. А наша задача, выследить его. Ясно?

— Задача — да, а как выполнять будем — нет.

— На месте разберемся. Запомни на будущее — в нашей работе, главное, уметь действовать по обстоятельствам. Импровизировать, так сказать. Что-то намечать заранее, лишь бесполезная трата времени и мозговых ресурсов. А сейчас помолчи. Мне надо подумать.

Я послушно замолкла. Собственно, говорить было больше не о чем. Мне, раз за разом, ясно дают понять, что я обуза. Ноша. Пускай, невольная, но от этого легче не становлюсь.

Импровизировать! Интересно, как я должна импровизировать, если без его ведома ни пожрать, ни пос… мотреть по сторонам?! Честно говоря, эта его позиция сопливого хозяина мира, уже порядком поднадоела. С другой стороны, из меня, что импровизатор, что стратег — никакие. Ну и флаг ему в руки! Если что-то пойдет не так — он же и крайним будет!

Умиротворенно вздохнув, что в прокуренном насквозь салоне было не так уж и просто сделать, стала смотреть в окошко. Городские застройки остались позади, а за стеклом проносился, ставший уже привычным, лесной массив. Незаметно для себя, я задремала, и проснулась оттого, что мы остановились.

— Это и есть охотничье поместье? Честно говоря, представляла его себе несколько иначе…

Открывшаяся взору пасторальная картинка не вдохновляла. Покосившаяся изба, с просевшим фундаментом. На окнах ставни. Правда не на всех, да и те, что есть, висят на одной петле. Но все же. Дворик, хоть и чистенький, но из-за слякотной погоды, чередовался лужами и редкими вкраплениями осклизлых досок. А взявшийся морозец, наверняка сделал этот своеобразный помост и вовсе непроходимым. У полусгнившего забора ковыряются куры. А на крылечке, под навесом — единственном чистом и сухом месте — умывается кошка.

— Что? Городская девочка боится испачкаться? — О, сколько ехидства!

— Я так похожа на избалованную чистоплюйку?

Антонов мрачно посмотрел на мои заношенные шмотки.

— Нисколько. — Он помолчал. — Это дом местной знахарки. Находится неподалеку от «Сезона». В самом поместье нам лучше не светиться, перекантуемся здесь. Не дрейфь Тома, ведь мы под крышей дома. Ух, ты!

Стихоплет хренов. Ладно, какая, в принципе, разница. Главное не под открытым небом, в одной палатке с самоубийцей. Потому что только человек, напрочь лишенный чувства самосохранения, полезет через это месиво, напрямик. Ну, я ж говорила, опа… не, ну там же видно… угу, по колено. Молодец! Надеюсь, у него есть запасные штаны. И не надо на меня так возмущенно смотреть! Что значит, я виновата?! И не подумаю! Не буду я ничего стирать, я сказала!

* * *

Баба Дуня, оказалась на редкость сердобольной старушкой. Впустив нас в дом, она даже не поинтересовалась, кто мы и зачем, пока не накормила вкуснейшими пирожками с капустой, простите, Алла Афанасьевна, и напоила травяным чаем. Она сразу же прониклась ко мне родственными чувствами, неодобрительно качая головой, каждый раз, когда Антонов пытался меня подколоть. А от ее обращения «жалкая моя», я чувствовала, что сейчас разревусь, от собственной горькой судьбинушки.

— А что это у тебя, деточка, лицо полосовано? Неужель обидел кто? Вижу, совсем давнишний след-то.

— Да… боевая рана — привычно отмахнулась я. Но под пристальным взглядом старушки, стушевалась.

— Не шути с этим, девонька. Будут у тебя еще и бои, и раны. Молодая совсем… не шути.

— В детстве напоролась на острый угол. Шустрая не в меру была. Вот и получилось…  - попыталась оправдаться.

Эти глаза. Как будто видят ложь. Кажется, начинаю верить, и вправду знахарка.

— Напоролась? Дай-ка глянуть.

Я послушно подставила щеку, под сухие, старческие пальцы. Она осторожно ощупала шрам, зачем-то подула на него.

— Разберемся. Да вы кушайте, гляньте, сколько еще осталось.

Я уже представила, как на последнем издыхании впихиваю в себя очередной пирожок и умираю героической смертью, и мстительно подвинула тарелку с остатками выпечки к Антонову. Он пристально следил за моим маневром, вскинув левую бровь (здорово, я тоже так хочу!), что-то прикинул и встал.

— Ну что ж, дамы! Вы тут развлекайтесь, а я пойду, пройдусь. Надо ведь и о деле кому-то думать.