КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

Павелъ Борисовичъ скрипнулъ зубами и вскочилъ на ноги.

— А, такъ вотъ въ чемъ дло!... Ты можешь быть покойна, — этого боле не повторится, я уйму эту подлую челядь, избалованную безъ хорошей умной хозяйки. Клянусь теб, Катринъ, что у меня нтъ и не будетъ, и не можетъ быть какихъ либо привязанностей помимо тебя! Ты мое божество, моя владычица, мое все и домъ этотъ со всмъ, что въ немъ есть, твой домъ, да и я твой! Прости меня, что я недостаточно оградилъ тебя отъ этой злой распущенной челяди, отъ этого быдла, потерявшаго порядокъ. Я сію минуту вернусь къ теб.

Павелъ Борисовичъ большими шагами вошелъ въ свой кабинетъ и приказалъ позвать дворецкаго. Черезъ минуту загремлъ и затрещалъ голосъ барина по всему дому, и все притихло и затаило дыханіе. Павелъ Борисовичъ кричалъ на поблднвшаго и трясущагося всмъ тломъ дворецкаго.

— Я теб говорилъ, негодяй, чтобы унялъ это болото, чтобы ты смотрлъ за всмъ и за всми, а тутъ безъ меня бунты у тебя, тутъ мои холопки приходятъ къ моей невст и грубятъ ей, доводятъ ее до слезъ! Тутъ бунтъ какой-то, безначаліе! Я тебя въ солдаты сдамъ, негодяй, а твою семью на поселеніе сошлю, если ты мры не примешь и не научишь дворню почитать Катерину Андреевну за вашу госпожу, за полную хозяйку моего дома! Сію же секунду наказать Наташку безъ пощады и жалости въ людской, а завтра чмъ свтъ отправить въ Чистополье! Ступай, скотъ, да не вздумай мирволить, а то я тебя самого прикажу на конюшню отправить! Вонъ!

Наташа была наказана жестоко, какъ наказывали только сильно провинившихся и навсегда лишившихся барской милости. Въ Чистополье ее не отправили, такъ какъ Катерина Андреевна пожелала оставить ее въ горничныхъ.

— Я не врю теб, боюсь, что ты меня обманешь, — говорила она Павлу Борисовичу, ласкаясь къ нему. — Ты любилъ эту двчонку, она нравилась теб, и я думаю, что ты оставилъ ее гд нибудь въ Москв, а тутъ она будетъ у меня на глазахъ, и я уйму ее.

И Наташа была оставлена. Это желаніе своенравной красавицы мотивировалось вовсе не тмъ, что Катерина Андреевна „боялась“ Наташи, нтъ, Катерина Андреевна знала, что Павелъ Борисовичъ долго, долго никого не полюбитъ кром нея, но ей хотлось видть униженіе своей „соперницы,“ хотлось показать ей каждую минуту свое неизмримое превосходство надъ нею. Увы, подобная жестокость свойственна очень многимъ женщинамъ! Павелъ Борисовичъ ровно ничего не имлъ противъ этого желанія Катерины Андреевны, но онъ видлъ въ глазахъ поруганной двушки неукротимую злобу и ненависть къ Катерин Андреевн и немного побаивался какой нибудь выходки со стороны Наташи, хотя она и смирилась, сдлалась „шелковою“, какъ говорили въ дворн Онъ намекнулъ какъ то объ этомъ Катерин Андреевн.

— Полпо, мой милый, — съ улыбкой отвтила Катерина Андреевна, — не бойся! Разв у этой породы могутъ быть какія нибудь чувства? Никогда!

— Однако, случаи страшной мести за измну или изъ за ревности не рдкость среди простого народа.

— Да, но они грызутся между собой, какъ и волки, и собаки, и прочія животныя. Вотъ еслибъ ты бросилъ Наташку и подарилъ свое расположеніе Дашк или какой нибудь другой двушк изъ дворни, покинутая могла бы выцарапать соперниц глаза, ударить ее ножомъ даже, но о барын она и подумать дурно не сметъ, особенно, если барыня съуметъ поставить себя. Он, мой милый, хамки, рабы, у нихъ нтъ чувствъ. О, я усмирила эту красавицу! Ты посмотри, какъ она проворна, какъ хорошо служитъ и какъ дрожитъ за свою шкуру. Когда надъ ними плеть и палка, он смирны, ты не бойся. Мой папаша управлялъ въ Польш имньемъ графа Потоцкаго и держалъ четыре тысячи душъ въ такомъ повиновеніи, что его боялись до обморока.