КУПЛЕННАЯ НЕВСТА (дореволюционная орфоргафия)

— Ваше благородіе, вамъ не нужны ли деньги? Помните, вы изволили говорить у Павла Борисовича, что прідете занять у меня? Такъ если вамъ угодно, я съ большимъ даже удовольствіемъ...

— Эхъ, ты, торгашъ! — презрительно отвчалъ Черемисовъ. — Это ты молчаніе мое купить хочешь? Ступай къ бсу, не надо мн твоихъ денегъ!

И Черемисовъ ухалъ.

Красота Нади произвела на него сильное, неотразимое впечатлніе. Онъ гналъ мысль о ней, а мысль эта не выходила у него изъ головы, и передъ глазами гусара вставала, какъ живая, красавица Надя, чаруя и маня его.

Черемисовъ попробовалъ напиться, но это средство не помогло. Онъ принялся ухаживать за доступными и недоступными красавицами общества и тогдашняго „полусвта“, но вс эти красавицы были въ его глазахъ неизмримо хуже Нади и не нравились ему. Онъ ихъ бросилъ и закутилъ во всю, благо еще подошла масляница, и нашлись деньги. Отчаянно прокутивъ до самаго чистаго понедльника. Черемисовъ забастовалъ и похалъ гостить къ Скосыреву. Надя не выходила у него изъ головы, а онъ по опыту зналъ, что перемна мста, дорога, новыя лица и впечатлнія — самое лучшее лкарство отъ безнадежной любви. Кром того, онъ хорошо зналъ и то, что у Скосырева не соскучишься, что тамъ къ его услугамъ множество развлеченій, да и Катерина Андреевна была въ его глазахъ такою женщиной, въ присутствіи которой мудрено думать о другой. По письмамъ Скосырева Черемисовъ зналъ, что Катерина Андреевна ничего противъ него не иметъ и имть не можетъ.

И вотъ, устроивъ себ проводы съ шумомъ и трескомъ, Черемисовъ похалъ къ Павлу Борисовичу. Очнулся онъ посл проводовъ на послдней кормежк, умылся, выпилъ рому и свжій, надушеный, выбритый, съ грохотомъ бубенцовъ и колокольчика, влетлъ на ямской тройк въ усадьбу Скосырева.

Бывало, Черемисова встрчали во двор псари въ фантастическихъ костюмахъ, охотники, различные приживальщики, а въ комнатахъ то и дло показывались снныя двушки, пвицы хора, одна лучше другой, опять — охотники и приживальщики, казачки. Ничего подобнаго не было теперь. На чисто выметенномъ и посыпанномъ по снгу пескомъ двор Черемисовъ не встртилъ никого, только у воротъ стоялъ, какъ часовой, благообразный дворовый въ сромъ армяк съ зеленымъ воротникомъ и въ какой-то полуформенной шапк. Ворота были заперты, и человкъ этотъ, отворяя ихъ, спросилъ у Черемисова:

— Къ барину изволили пожаловать?

— Да. А что?

— Звонкомъ доложить надо, сударь, а вы пожалуйте налво къ крыльцу. Если-бъ пожаловали къ управителю, такъ надо направо къ контор, и я позвонилъ бы вотъ въ этотъ колокольчикъ.

— Шутъ знаетъ, что такое! — проговорилъ Черемисовъ. — Шлагбаумъ какой-то!

— У насъ, сударь, порядки строгіе.

Человкъ дернулъ за ручку, прикрпленную къ длинной проволок, и гд то вдали прозвенлъ колокольчикъ.

Вроятно, на звонъ этого колокольчика и вышелъ на подъздъ ливрейный лакей. Онъ помогъ выйти Черемисову изъ саней и провелъ его въ большія, свтлыя сни съ полированною дубовою мебелью, съ ковромъ, идущимъ широкою дорожкой на лстницу, съ двумя кафельными печами. Ввелъ и дернулъ за красный съ нитью шнурокъ. Опять раздался звонокъ, и съ лстницы сбжалъ другой лакей, во фрак уже и чулкахъ. Этотъ повелъ Черемисова въ верхъ и, доведя до пріемной, большой комнаты съ зеленою кожаною мебелью и со множествомъ зеркалъ, сказалъ:

— Я сейчасъ доложу Павлу Борисовичу. Дозвольте узнать вашу фамилію?

— Убирайся ты ко всмъ чертямъ! — крикнулъ ему Черемисовъ и пошелъ въ хорошо знакомый кабинетъ хозяина. — Что это у васъ тутъ за замокъ такой? Давно ли все это?

— Приказано такъ, сударь, мы должны повиноваться.

Лакей слегка пожалъ плечами и вздохнулъ.