Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма

В сущности, возникшая в Европе после Второй мировой войны межгосударственная квазифедерация – первоначально созданная ради гарантий обеспечения мира – благодаря присущей ей политической и экономической логике, предвосхищенной Хайеком, в долгосрочной перспективе оказалась надежным и более мощным мотором либеральной трансформации образующих ее национальных экономик и привела к подавлению различных национальных проектов демократии и утверждению приоритета справедливости рынка над социальной справедливостью. В своей статье Хайек как будто прочертил силовые линии, по которым институты европейского объединения, изначально задуманные совершенно иначе, в конце концов все же стали развиваться. Особенно ярко это стало проявляться на волне неолиберальных изменений в конце 1970-х годов и с еще большей очевидностью – в связи нынешней институционализацией «государства консолидации». Сегодня, как никогда ранее с тех пор, как демократическо-капиталистический конфликт распределения перешел на уровень международной финансовой дипломатии, «силы рынка», целью которых является освобождение капиталистического процесса накопления от политического вмешательства, полагаются прежде всего на институциональную динамику, предвиденную Хайеком в 1939 г. Превращение Европейского союза в средство либерализации европейского капитализма началось не в 2008 г.; это суть и результат непрерывного глобального процесса либерализации, продолжающегося с 1980-х годов, – в его европейской вариации. Этот двойственный процесс – стремительное освобождение экономики от демократии и отделение демократии от экономики, которые в конечном счете приведут к институциональному торжеству рыночной справедливости над социальной справедливостью, – можно было бы назвать хайекизацией европейского капитализма – в память о своем на долгое время забытом, но затем еще ярче интеллектуально воскресшем теоретическом проповеднике[115].

ЕВРОПЕЙСКИЙ СОЮЗ КАК ДВИГАТЕЛЬ ЛИБЕРАЛИЗАЦИИ

Уже долгое время в Европейском союзе наблюдается «дефицит демократии» и недостает «социального измерения» [Commission of the European Communities et al., 1988]. Что касается первого, то политически это выражается в отсутствии или затянувшемся ожидании единого европейского народа, и в этом винят Европейский парламент с его ничтожно малой сферой влияния. Но гораздо более значимым было и по сей день остается усиление национальных правительств на фоне формирующегося международного многоуровневого режима: правительства выправляют себе в Брюсселе международные мандаты и поворачивают их против политических оппонентов в своей стране, особенно против рабочих и других групп, чьи интересы как-то организованы [Moravcsik, 1997]. Таким образом, в отдельных странах удается снова и снова обходить воздействие демократических сил, к примеру, в отношении приватизации государственных предприятий.

Что же касается «социального измерения», то, оглядываясь назад, видим: национальные институты оказались ослаблены, а международные институты вовсе не заменили их. В 1980-х годах, помня о рабочих волнениях 1968 г., Европейское сообщество провозгласило своей целью создание наднационального социального государства, взяв за ориентир западногерманскую модель того времени. Однако, когда в странах-участниках социал-демократы сдали позиции, а британское правительство Тэтчер резко критиковало оставшиеся брюссельские ведомства, процесс интеграции застопорился, в том числе и потому, что выступающие за либерализацию и хорошо организованные работодатели угрожали перестать проявлять интерес к сообществу. Задача переломить эту ситуацию была возложена на Жака Делора, возглавившего две соответствующие комиссии. И решение было найдено: создать единый внутренний рынок, благодаря чему бизнес-компании получат вожделенное расширение рынка за счет «четырех свобод», а наемные работники – тот же рынок, но помещенный в социально-политический ограничительный контур, причем последний, как предполагалось, так или иначе сложится в любом случае. Но он не сложился из-за упрямого сопротивления компаний и британского правительства [Streeck, 1995] и несмотря на все усилия новой научной дисциплины под названием «европейские исследования» (финансируемой, к слову, комиссией из Брюсселя) заставить весь мир поверить, что король вовсе не гол, а щеголяет в новом платье.