Купол над бедой

Когда за Вейлином закрылась дверь, Димитри позволил себе улыбнуться. Схема, придуманная еще зимой его донором и ее друзьями, была красивой и очень местной. Сначала они рассказали Димитри об организациях, пытавшихся забрать из их музеев то, что местные называли "предметами культа". Иногда этим организациям сопутствовала удача, особенно если их покровители оказывались достаточно влиятельны, иногда музейщикам удавалось отстоять экспонаты. Димитри внимательно выслушал, прочитал все ссылки, списался с Евгением Ревским - и уже в начале весны в Московии появился фонд "Память", миссией которого было сохранение культурного наследия за пределами нынешних границ страны. Именно этому фонду князь и передал в собственность те здания, о которых говорил Вейлин, со всем их содержимым. В их числе был и Ново-Михайловский дворец. С одной стороны, фонд становился собственником всего этого имущества, с другой - не мог им свободно распоряжаться без согласия Димитри или его доверенных лиц. О первом знали все, о втором - только посвященные среди саалан и землян. Эти негласные договоренности обеспечивали как возможность дальнейшего функционирования научных организаций, которым здания принадлежали ранее, так и возможность прятать там археологические находки и артефакты из местных музеев и с раскопов. И, если случится такая необходимость, скрывать людей от судебного и иного преследования до вывоза их за пределы края, а если понадобится, то и Московии. Впрочем, летом двадцать четвертого года Димитри искренне надеялся, что эта возможность так и останется памятью о его склонности перестраховываться на ровном месте.

К огорчению Димитри, не только Вейлин оказался недоволен его решениями. Активисты Живого Города, с которыми наместник продолжал встречаться для обсуждения городских дел, во время очередного совещания очень осторожно высказали ему свое неудовольствие, проведя параллели между фондом "Память" и московскими организациями, чья деятельность и натолкнула князя и его местных друзей на метод решения стоящей перед ними проблемы. Димитри огорчился, но без рассказа о реальном положении дел утешить горожан, болеющих душой за столицу края, ему было нечем. Оставалось только принять намечающееся охлаждение отношений как факт.

Осенью двадцать четвертого года все начиналось очень невинно: Тивер да Фалле получил от донора томик стихов в подарок вместе с рекомендацией почитать их - просто для тренировки речи на чужом для герцога языке. "Для шлифовки навыка", как он сам определил. Стихи были мелодичными, Тиверу понравилось декламировать их. Поэт, творчество которого ему предложили для ознакомления, около двухсот лет назад жил неподалеку от Пскова. Его дом-усадьба был сохранен так хорошо, как это только было возможно. Тивер читал, декламировал, приехал в усадьбу раз, другой, потом каким-то зимним вечером добрался до сказок этого же поэта - и понял, что пропал. Не то чтобы он не догадывался, что вообще-то ему не следовало бы читать это. Конечно, он был законопослушным сааланцем и видел, что грань с недозволенным недопустимо близка, но в этих опасных морях водилось столько интересного! Не то чтобы он не чувствовал, что дальше идти не стоит. Чувствовал. До шерсти дыбом по всей спине, как сказал бы его сайни, ждавший герцога на Ддайг, в замке Фаллэ. Но Тивер не был ни пугливым, ни ленивым. И он пошел дальше. Вслед за донором, которому он и задал все вопросы, необходимые для того, чтобы начать путь.

   Из усадьбы поэта, через деревню, которую тот так и не купил при своей жизни, дорога Тивера да Фаллэ вдруг пошла не вдаль, а вглубь давно минувших времен и событий Нового мира. Отчасти история края напомнила Тиверу историю освоения Ддайг. Отчасти он увидел связь живых реальных событий с прочитанными сказаниями про богатырей древности, с одной безрассудной храбростью противостоящих чародеям и великанам, - и впечатлился увиденным. Он понял, почему его донор не эмигрирует, несмотря на многочисленные приглашения в Московию и в страны Прибалтики, и отчего старик не перебрался в Санкт-Петербург, хотя его приглашали и туда тоже. Когда донор позвал его посетить законсервированный раскоп во Пскове, Тивер отказался и донору отсоветовал туда ходить. Между ними состоялся довольно острый разговор, в результате которого неожиданно для себя Тивер провел у реставраторов все свободное время своей первой зимы в крае. У них он заодно наслушался мнений местных высоколобых вольнодумцев об администрации саалан. Услышав, что тут думают о князе, Тивер пришел в ужас и потребовал у Димитри персональной аудиенции без свидетелей. Они поговорили около получаса, причем Димитри только отвечал на вопросы, потом обнялись - и расстались, как они тогда оба думали, до весны. Но весной и пришедшим вслед за ней летом они оба оказались слишком заняты, чтобы огорчаться несложившемуся.