Куприн

Однако купринская бедность была вовсе не беженская — аккуратная, расчётливая и рассудочная. Для Куприна устраивались сборы. У него был преданные друзья, выручавшие его в трудную минуту. В маленькой квартирке, на скромном и точном рационе он мог бы жить спокойно. Всё же даже и наново переписанная купринская строчка приносила кое-какие деньги; была постоянная поддержка и из-за границы. А жил Куприн вечно в каких-то невероятных долгах.

— Должны десять тысяч франков в мясную.

Все удивлялись. Ну какой парижский мясник станет отпускать столько в долг русскому беженцу?

Поэтому приходилось иногда чуть не целые кварталы обходить, чтобы не встретиться с лавочником-кредитором, в доме была вечная нехватка каких-нибудь жалких десяти франков, и порою Куприну приходилось обедать или ужинать где-нибудь в грязном бистро для угольщиков — в кредит! Сам он всю свою жизнь в денежных делах, как и вообще в коммерции, был сущим младенцем.

Спасала Елизавета Морицовна.

Она, в вечных заботах о муже и дочери, неизменно несла на плечах ещё какого-нибудь инвалида, беременную или брошенную женщину, больного ребёнка и при всей своей всегдашней деловой озабоченности была человеком по существу непрактичным, почти всегда в возбуждении от какого-нибудь нового плана, осуществление которого должно было принести наконец желанную обеспеченность и спокойствие. Вокруг этой семьи вечно вились всякие рачители и советчики. И конечно, никогда и никому у Елизаветы Морицовны не было отказа ни в куске хлеба, ни в малой сумме денег — если, конечно, таковая была, — не только нищему, но даже очевидному «стрелку», особенно же впавшему в бедность брату-литератору. Сама же часто довольствовалась куском хлеба и чашкой чаю на целый день, одевалась Бог знает как. А если у Куприна было неважно со здоровьем, целыми ночами просиживала у его кровати, лишь на несколько минут примащиваясь на диване, кутаясь в пальто от нервного холода.

Сама Елизавета Морицовна, эта необычайно добрая женщина, не была ни особенно образованна, ни особенно культурна. Но всю свою жизнь она оберегала Куприна даже с какой-то хищностью, возбуждая неприязнь его друзей и собутыльников, внутренне понимая, что он — поистине всероссийская драгоценность.

Упадок сил и всяческие немощи сковывали пока ещё ясную память и здоровый дух Куприна. Он всё больше и больше уходил в себя, ненавидя проявления болезни и старости, а потому не хотел бывать на людях. Он часами сидел в своей комнате в кожаном кресле, превращённом когтями целых поколений кошек в нечто похожее на мех. Иногда кто-то врывался к нему. Тогда он делал вид, что никого не узнает, и никому не отвечал.

Как-то к Куприну вошла жена лечащего врача Харитонова и, сюсюкая, спросила:

   — Александр Иванович, вы меня узнаете?

Не глядя на неё, он ответил:

   — Нет.

Тогда она спросила:

   — А доктора Харитонова вы знаете?

   — Да, очень хороший человек, — тепло сказал Куприн.

   — А что вы думаете о его жене? — жеманно спросила она, явно напрашиваясь на комплимент, и услышала:

   — Стерва...

Точно ошпаренная, гостья выскочила из комнаты и, закатив глаза и ломая руки, воскликнула:

   — Ах, бедный, бедный Куприн!

А в это время «бедный Куприн» трясся от беззвучного смеха.

Впрочем, куда чаще теперь он уже не узнавал прежних знакомых. Резко упало зрение: Куприн видел только впереди себя, а по сторонам — нет. Харитонов категорически запретил ему перенапрягаться:

   — Нельзя утомлять глаза. Не читайте много. А пишите под диктовку...

Из-за слабости зрения Куприн боялся переходить дорогу. Как-то, возвращаясь из бистро, где выпил три рюмки крепкого мара, подошёл к краю тротуара и жалобно сказал:

   — Aide moi, s’il vous plait![75]

Улочка была пустынна, лишь двое подростков со смехом глядели на него. Куприн не знал, что неподалёку стояла молодая и красивая дама, ожидавшая авто со своим поклонником. Это была его единственная дочь, любимая Ксения, Киса. Словно впервые, она увидела, как стар и неопрятен отец, как он слаб и пьян. Дочь отвернулась от отца и побежала навстречу такси.

Она стыдилась его! Она, в отличие от матери, не понимала, кто такой Куприн!..

Теперь он гулял только в четырёхугольнике своего квартала. Шествуя из дома, сворачивал за угол, шёл до мясной, где покупал печёнку для кошки, часа полтора сидел на скамейке под огромным платаном и, завершив свой четырёхугольник, с противоположной стороны возвращался домой.

Крупный русский общественный деятель встречается на улице:

   — Здравствуйте, Александр Иванович!

   — А вы кто такой?