Курама

Оставив меня рядом со свободным столом, Алика направилась к столам с блюдами. Вообще, столовая была меньше центра реабилитации, и если бы не память, оставшаяся от погибшего владельца тела, я бы был в ступоре. А так, зная, что после серьезных стычек тела меняют сотни лисов…

Здесь сидело множество лисов, причем не все были рыжими, даже не большинство. Были черные, серебристые, был даже зеленый! Темно-зеленый лис, покрытый еще более темными пятнами неправильной формы. Похоже, тот решил подойти к идее камуфляжа очень серьезно и перекрасился.

И они прибывали.

— Держи, тут все по рекомендации мастеров. Если что не понравится — скажи.

Передо мной лежали несколько тарелок. Мясо, свежее, аппетитно пахнущее кровью, тарелочка зелени, куриные яйца. Яйца сырые, Алика даже показала, как это быстро определить — надо его лишь раскрутить. Вращается быстро и легко — сваренное, еле-еле и болтается — сырое.

Себе Алика взяла куриную ножку, причем запеченную, хорошо прожаренное мясо и яичницу. На мой удивленный взгляд, она улыбнулась.

— Каждый выбирает, что ему нравится больше. Много тех, кто считает, что готовая еда вкуснее.

Я кивнул, показывая, что понял, и уставился на столовые приборы в лице вилки и ножа. Что с ними делать — я знал, благодаря памяти. Но вот в своих навыках я справедливо сомневался. Причем, я еще и не понимал, как можно есть с их помощью сырое мясо. Понятно, жареное или отварное, но сырое?

Быстро осмотревшись, я понял, что все лисы едят с помощью приборов, причем даже те, что предпочли сырое. Вздохнув, и украдкой подглядывая за Аликой, я взялся за нож, вилку, и попытался поесть.

В общем, лиса начала учить меня еще и этому. На нас никто не смотрел, никто не сочувствовал мне, и вскоре я понял, почему — как минимум еще один лис имел те же проблемы, и ему так же помогали. Оставалось лишь радоваться, что тут не принято кормить с ложечки таких вот реабилитирующихся, а то никакой подавитель бы не помог.

Закончив с мясом, зеленью, выпив оба яйца, я почувствовал сытость и умиротворение. Ощущения были сравнимыми с таковыми из прошлой жизни… но я не хотел вспоминать о прошлом. Та жизнь закончилась, прошла, как бы это было ни печально. И теперь я гуманоидный лис, с неработающими ногами. Ужасно.

Повезли меня, кстати, в ту же комнату, где я и очнулся, вот только, теперь там была вполне нормальная дверь. Проем был достаточно широким, чтобы можно было спокойно закатить коляску, не мучаясь. Там Алика меня оставила, сказав, что у нее есть дела, а я закрыл дверь и пересел с коляски на кровать. После чего вдохнул, выдохнул, и снял подавитель.

Я чуть не задохнулся от переполнявших меня эмоций. Гнев, ненависть к шиноби, что меня изуродовали, бессильная злоба от осознания того, что я уже вряд ли что-либо смогу сделать, страх, что я не смогу нормально ходить. Все это смешивалось в дикий, гремучий коктейль, и я пытался с ним справиться.

Много позже я понял, что невозможность ходить сыграло немалую роль в моей борьбе с самим собой. Не имея возможности встать и начать все крушить, я был вынужден сжимать зубы, шипя проклятия, сжимая раскалывающуюся от боли голову руками, и сидеть. Сидеть на кровати, чувствуя все увеличивающуюся злобу, бессильную, обжигающую, столь знакомую, но почему-то совершенно не родную. Вместо ощущения силы, что давала ненависть, я почувствовал, как она выжигает что-то внутри меня, принося с собой боль.

Не знаю, сколько времени прошло, но осознал себя я свернувшимся калачиком и тихо поскуливающим. Ноги все так же не отзывались на мои команды, так что, я их просто руками подтянул к себе и так и замер. Теперь меня терзали другие эмоции — отчаяние, страх, паника. Я остро осознал свою беспомощность, слабость. До сих пор я считал себя самым сильным, величественным, но сейчас я был самым беспомощным и никчемным.

На глаза попался подавитель. В голове было пусто, что было крайне непривычно. И двигаться совершенно не хотелось, но надо было надеть этот чертов ошейник. Конечно, сейчас я чувствую только апатию, но зная себя, легко можно понять, что меня снова накроет. И тогда у меня начнется истерика.

Даже странно, что я еще могу думать нормально.

В поле зрения попала лисья рука — звучит странно, на самом деле — и забрала ошейник. Через несколько секунд я почувствовал прикосновение к шее, легкое давление, но апатия никуда не делась. А потом мне стало резко не до этой странности.

Я почувствовал прикосновения к голове. Осторожные, мягкие. Удивленно прижав уши, я оглянулся и увидел Алику, что сидела и гладила меня по голове. Следом я почувствовал, как когти расчесывают мех у ушей, и это было очень приятно. Даже слишком, по спине пробежались толпы приятных мурашек, и я понял, что растекаюсь по кровати и начинаю… урчать? Вот уж чего от себя совершенно не ожидал.

— Вроде и сотни лет прожил, а разумом — лисенок лисенком, — Алика покачала головой.

— Я не лисе-е-е-ено-о-ок… — я даже не пытался придать голосу серьезности. Я был слишком расслаблен, доволен и вообще счастлив.

— А ведешь себя как лисенок. Надо быть серьезнее, и думать над последствиями.