Курехин. Шкипер о Капитане

Не могу не рассказать и еще об одном связанном с Америкой эпизоде. В той же Калифорнии саксофонист из ROVA Saxophone Quartet Ларри Окс познакомил меня с лидером Kronos Quartet Дэвидом Харрингтоном. Kronos уже тогда, первыми среди классических струнных квартетов, начали путь освоения новой современной музыки, не ограничивая ее академическим авангардом. Их первый «джазовый» опыт – альбом композиций Билла Эванса[225] – был довольно неудачной робкой пробой пера: вяловат, лишен экспрессии и излишне академичен. Прорыв у них наступил с по-настоящему зажигательной хендриксовской «Purple Haze»[226], и к концу 1980-х квартет находился в активном поиске нового нестандартного материала. Харрингтон принялся упорно и очень заинтересованно выпытывать у меня – очевидно, первого встретившегося на его пути знатока современной музыки из СССР – имена советских неакадемических музыкантов и композиторов, пьесы которых квартет мог бы включить в свой репертуар. Он долго пытался вспомнить труднопроизносимую фамилию некоего певца-поэта, «русского Дилана», как он говорил. Я, конечно, тут же предположил, что речь идет о Гребенщикове – кто же еще мог претендовать на подобный титул? Оказалось, нет. О Гребенщикове он не слышал (хотя «Radio Silence» к тому времени уже вышел), а речь шла о рекомендованном ему кем-то из русских эмигрантов Высоцком. А уже затем Харрингтон целенаправленно попросил меня передать Сергею Курёхину (о котором он знал от Окса) вполне серьезный заказ – написать специально для них струнный квартет.

Kronos был тогда на подъеме. Уже взойдя на свой звездный путь, квартет в то же время сохранял (и по сей день сохраняет!) репутацию умного и серьезного ансамбля, ни в коей мере не профанирующего музыку. Исполнение и неизбежное издание на пластинке Kronos курёхинского опуса сыграло бы, казалось мне, неоценимую роль в международном продвижении моего друга. По возвращении домой я уже внятно, без американской суеты, изложил Сергею суть предложения Харрингтона. Он поначалу согласился и даже, кажется, пытался что-то из себя выжать. Но то ли так и не смог заставить себя упорно работать в кабинетной тиши – не его это было дело, – то ли просто почувствовал, что сочинить и записать нотами серьезный струнный квартет, который отвечал бы его эстетическим принципам, не получится. Так или иначе, но результата не было. Я упорно, около полугода, напоминал Курёхину о заказе, но до реализации идеи дело не дошло. Уверен, впрочем, что, окажись он с ними вместе на сцене или в студии, наверняка придумал бы замечательное и яркое взаимодействие. Но не сложилось.

И еще одну калифорнийскую встречу Курёхина невозможно не упомянуть, хотя известно о ней крайне мало. Известно, что в Лос-Анджелесе он встречался с Фрэнком Заппой. Джоанна Стингрей отвезла его в дом Заппы в знаменитый Лорел Каньон [227]и оставила там на целый день. Есть фотографии, но нет никаких следов совместной работы. Я почему-то Курёхина об этой встрече не расспрашивал, а он почему-то не рассказывал. Джоанна говорит, что вернулся он оттуда в приподнятом настроении. А Анастасия Курёхина в одном из поздних интервью – очевидно, со слов Сергея— рассказывает:

«Когда Сергей был в Америке в гостях у Фрэнка Заппы, знаменитый музыкант уже тяжело болел, но они проговорили весь день, играли на рояле. А потом Фрэнк пошел и отвинтил именной номер с надписью Zappa от своего автомобиля и подарил его Серёже».

По официальной биографии Заппы, тяжелая болезнь – рак простаты – была диагностирована у него в 1990 году, через два года после встречи с Курёхиным (умер Заппа в 1993-м). Но, как бы то ни было, никаких совместных записей эти два музыканта, объединенные дерзостью и неортодоксальностью подхода к музыке, не оставили. А жаль. А подаренный именной номер с буквами ZAPPA на желтом фоне хранится в Фонде Сергея Курёхина и в августе 2019 года был частью выставки к 65-летию Курёхина в Музее современного искусства в Москве.