Курехин. Шкипер о Капитане

После курортного Майами мы вернулись в холодный зимний декабрьский Нью-Йорк. Мне надо было вскоре лететь обратно в Петербург. Сергей же оставался еще на некоторое время. Последние нью-йоркские дни получились чудовищно суматошными – нужно было накупить всем подарков, затовариться столь необходимыми многосистемными телевизором и видеомагнитофоном. Говард Мандел организовал для меня встречу с музыкальным обозревателем «New York Times» Джоном Парелесом, который был уполномочен редакцией газеты заказать мне серию статей о впечатлениях советского критика от ново-музыкальной Америки. Серия статей в «New York Times» – мечта для любого журналиста. Встреча должна была состояться в знаменитой Brooklyn Academy of Music[228] на концерте Стива Коулмена, замечательного саксофониста и композитора, изобретателя стиля M-Base. Часов в пять-шесть вечера, после скитаний по магазинам, мы собрались в чьей-то квартире в мидтауне. Мы – Курёхин, БГ, находившийся тогда в перерыве между записями «Radio Silence», и оказавшийся в городе наш друг художник Толя Белкин (в Нью-Йорк тогда стекались все – я уже безо всякого удивления встречал ленинградских или московских знакомых на улицах, и скорее удивительным был авиарейс, на котором не попадалось знакомые, чем тот на котором они попадались), и какие-то американцы, по всей видимости, хозяева квартиры, знакомые БГ. Разлад между двумя бывшими друзьями – по крайней мере, на этот вечер, – отошел в прошлое. Мы своей небольшой русской компанией уединились в какой-то комнате, пили виски, что-то ели, курили, болтали, шутили, дурачились; Боря, как всегда, пел. Мне ужасно не хотелось из этого тепла, уюта и хорошей дружеской компании выходить в морозную темень и целый час тащиться на холодном метро в Бруклин – несмотря на всю многообещающую заманчивую перспективность ждущей меня там встречи, не говоря уже о музыке. Я так и не поехал, с Джоном Парелесом не встретился, и серия статей в «New York Times» так и не состоялась. О чем, наверное, мне следовало бы всю жизнь сожалеть.

И хотя песня с этой строкой, как заверяет меня ее автор, родилась спустя почти десятилетие, мне все эти годы кажется, что именно в тот вечер впервые была произнесена сакраментальная фраза: «Нам, русским, за границей иностранцы ни к чему»[229]. Может, так оно и было…

Джон Кейдж и «Водная симфония»

Важных, интересных, увлекательнейших встреч в Америке у Сергея было множество. Но вот с Джоном Кейджем – одним из главных курёхинских героев, человеком и художником принципиально, фундаментально для него важным, к тому же уже лично знакомым, он почему-то не встретился… Быть может, именно потому, что случившейся несколькими месяцами раньше почти случайной, но такой знаменательной, ставшей с тех пор легендарной встречи ему показалось достаточно…

Весной 1988 года Джон Кейдж – композитор, философ, мыслитель, фигура основополагающая для многих поколений людей, интересующихся не только современной музыкой, но и любым современным искусством, а для Курёхина и вовсе сакральная – неожиданно приехал в Ленинград.

В советские годы появление как самого Кейджа, так и его музыки в СССР было делом совершенно немыслимым. Боюсь ручаться, но, думаю, что если что и было, то максимум одна-две композиции, не без труда протащенные на сборные пластинки или в концертный репертуар энтузиастами авангарда вроде пианиста Алексея Любимова или перкуссиониста Марка Пекарского.

Долгожданная перестроечная свобода радикально изменила ситуацию, и весной 1988 года организаторы проводимого ежегодно Союзом композиторов фестиваля «Ленинградская весна» сумели не только включить в программу музыку заядлых авангардистов Луиджи Ноно, Дьердя Лигети и Джона Кейджа, но и пригласить в Ленинград самих композиторов.

На концерте Кейджа Малый зал Ленинградской филармонии был переполнен. Собрались не только почитатели композитора, не только любители музыкального авангарда – вся «вторая культура», весь художественный нонконформизм города набился в небольшой зал. Сюрреализм происходящего усиливала фигура поднявшегося на сцену, чтобы приветствовать дорогого гостя, Тихона Хренникова. Хренников был главой Союза композиторов, знаменем и символом того самого музыкального соцреалистического официоза, для которого Кейдж десятилетиями был исчадием капиталистического авангардного ада.

Мы с Курёхиным сидели в первых рядах, обдумывая, как нам умудриться пообщаться со своим кумиром. После концерта на Кейджа набросилась толпа поклонников, музыкантов, композиторов, журналистов. Пробиваться сквозь толпу не было никакого смысла – хотелось не символического рукопожатия и обмена дежурными комплиментами, а значимого контакта.