Курехин. Шкипер о Капитане

С животными, правда, возникали проблемы. В Стокгольме, например, местной оперной певице очень не понравилось, что во время исполнения ею арии из оперы Верди вокруг нее ходила и злобно шипела стая гусей. А в немецком Мёрсе[183] настроенная по-зеленому новоджазовая публика откровенно возмущалась немилосердным, по ее представлениям, обращением с животными. Даже старый и преданный друг Ханс Кумпф написал: «Мне было явно не по себе, когда я увидел во время курёхинского шоу на фестивале насмерть перепуганных кур и спрятавшуюся от творящегося на сцене хаоса под рояль козу. Куда больше по душе мне была чистая музыка, которую мы вместе делали на пластинке „Jam Session Leningrad”».

Все музыканты – вне зависимости от уровня мастерства, известности и весомости вклада в фактуру того или иного представления – беспрекословно играли в «ПМ» подчиненную роль, лишь выполняя курёхинские указания. На соавторство, сотворчество, сколько-нибудь полноценный вклад в общую структуру поп-механических шоу могли претендовать, на мой взгляд, лишь два человека: Тимур Новиков и Сергей «Африка» Бугаев.

Тимур Новиков по складу личности был близок Курёхину. Такая же широкая образованность в вопросах современного – только изобразительного – искусства, столь же острый и чуткий нюх на все актуальное, та же жадность до западных контактов и умение полностью, на всю катушку, их использовать для продвижения себя и своего дела. Такая же несомненная склонность и способность к лидерству, к сплочению вокруг себя нескольких кругов соратников, единомышленников, учеников. Такое же неистощимое фонтанирование идеями – яркими, смелыми, неортодоксальными, остроумными и по содержанию, и по форме.

Сотрудничество самым естественным образом зародилось еще в до-поп-механические времена. Многочисленные придуманные то ли самим Тимуром, то ли его ближайшими соратниками художественные явления – «Новые дикие», «Новые художники», «Клуб друзей Маяковского» – самым органичным образом вписывалось в «Поп-Механику»: картинами, перформансами, акциями, наконец, скрежетом и грохотом индустриальной секции. А радикальная идеологическая переориентация Тимура от авангарда к так называемому «новому академизму»[184] лишь украсила визуальную яркость и дичь представлений «ПМ». Двое самых ярких «новых академиков» – Виктор Кузнецов (Гипер-Пупер) и Олег Маслов, облаченные в античные тоги, шлемы и сандалии римских патрициев, погоняли хлыстами бредущую на четвереньках толпу рабов – как правило, последователей Евгения Юфита[185] и апологетов некрореализма, еще одного всячески пропагандировавшегося Тимуром и вовсю использовавшегося Курёхиным художественного направления.

Все это отдавало капустником, милым, забавным и невинным дуракавалянием. Гайворонский, например, и по сей день, когда мы беседуем с ним о «Поп-Механике», иначе как капустниками эти действа не называет. Можно ли, нужно ли, стоит ли усматривать и искать в них большее? А что, если большего нет? Неужели того зажигательного, дерзкого, остроумного (и умного!) веселья мало?!

Достойные ученики и продолжатели русского футуризма («Клуб друзей Маяковского»), кейджевского концептуализма и уорхоловского релятивизма, Тимур с Курёхиным и вместе, и поодиночке умело балансировали на грани между искусством и неискусством. «Черный квадрат» Малевича, «4:33» Кейджа, писсуар Дюшана[186] и консервные банки «Campbell Soup» Уорхола[187] были для них мерилом полной тотальной открытости искусства и заодно индульгенцией для любых самых иногда безответственных – чисто в эстетическом смысле – художественных экспериментов. С одной стороны, я восторгался их дерзостью и смелостью, с другой – не мог не видеть стоящего за этим зачастую холодного расчета. О каждом конкретном случае можно спорить до бесконечности и прийти к любому выводу. Где граница? Есть ли абсолютный критерий? Я сомневался и мучился в поисках ответа тогда и не перестаю сомневаться и сейчас.

Но сомнения эти остаются на рациональном уровне. Искусство же – сфера чувств и эмоций. Как бы мы ни называли то, что делал Курёхин, как бы ни относились к его творчеству, незабываемым остается то совершенно невероятное ощущение восхищения и эйфории во время первых полноценных «Поп-Механик» где-нибудь в Рок-клубе или ДК им. Крупской. Крутившаяся в голове высшая из возможных оценок художника – «гений» – не казалась чрезмерной тогда и не кажется таковой сегодня. Это была уже не музыка; это было больше, чем музыка; хотя что это было, ни понять, ни определить никто – в том числе и сам Сергей – не мог ни тогда, ни сейчас…

Red Wave – прорыв и разрыв