Куриловы острова

Натянул до самого подбородка. Поднял голову, посмотрел: может кто-нибудь балуется? Никого возле кровати нет, в комнате полумрак, за окном луна. Одеяло само, наверное, к ногам сползло. Успокоился, размечтался. Значит, здесь остаться на второй год не дадут. Сразу на буксир берут. Перед глазами почему-то возникла та девочка, что разносила мороженое. Чернявая, кареглазая. И до того на вид приятная, сразу и не подумаешь, что такая может тебя на буксир подцепить. А вообще... Пусть бы задачи за него решала. Она бы решала, а он только смотрел на нее доверчиво, делал бы вид, будто хочет понять, слушает ее, а сам бы не слушал и не старался вникнуть в то, что она болтает. И вообще, ну их этих Карин-Марин, от них горя не оберешься... А все же интересно, как ее зовут? В самом деле Карина? Или это у нее прозвище такое? Их тут всем дают. Конопельский — Конопля, Маслов — Масло, Трояцкий — Трояк, Зюзин — Зюзя... И он, Курило, уже не Курило, а Курилка, Курка... Вот гады! Выдумают же... ко-ко... И у него перед глазами побежала белоснежная квочка с красненьким гребешком: ко-ко-ко... Он даже руки протянул — ловить стал, но не поймал. Не помнит, как сел на кровать. А когда квочка скрылась, видит: одеяло опять уползло от него куда-то и он сидит на кровати голый, руками разводит.

Тьфу! Что за наважденье такое?

Натянул одеяло, улегся удобней, подоткнул концы под себя. Пусть попробует теперь сползти! Уж теперь не сползет. И снова хотел задремать. Его соседи так высвистывали носами и так храпели, что Миколка начал тревожиться — уснет ли он под такую музыку. Потом насторожился: уж очень подозрительно храпят. И почему одеяло с него все сползает? Вот опять!..

Одеяло как бы ожило, натянулось и старалось сползти с него. Незаметным движением он крепко зажал рукой одеяло, а оно все ползет и руку за собой тащит. Ну и разбойники! Но все-таки кто это тащит? Наверно, кто-нибудь под кроватью залег. Ну погоди, я тебя проучу...

Миколка неожиданно отпустил одеяло, и оно, словно обрадовавшись свободе, быстро поползло с кровати. Миколка напрягся и, как пружина, соскочил на пол, стал шарить руками.

Вспыхнул свет, со всех подушек поднялись головы, насмешливые глаза издевались над растерявшимся Миколкой.

— Ты кого там, Курка, ловишь? — недружелюбно спросил Маслов.

Ребят душил смех, но громко смеяться они боялись: еще разбудишь всю школу. Поэтому они хихикали, хмыкали, фыркали. А Маслов все допекал:

— Ты что, припадочный? Спросонья по комнате бродишь? Может быть, ты лунатик? Ребя, он лунатик! Вот так подсунули нам друга. Ложись, спи, не ползай по полу ночью, все равно ничего не найдешь.

Осмеянный Курило нырнул под одеяло. Свет погас, хихиканье и фырканье долго еще не стихало. Не стихал и сдержанный шепот: «Эх, как он прыгнул! А? Только кости об пол загремели...»

Миколку душили горячие слезы. Но он молчал. Понимал: протестовать ни к чему. Был бы он на их месте, тоже смеялся бы.

Скоро послышалось глухое сонное посапывание, причмокивание губами, воркотливое похрапывание. И Миколка дал волю тихим слезам; так незаметно в слезах и уснул.

Проснулся под аккомпанемент дикого гогота и хихикания. За окном сияло солнце. Ребята уже были одеты и, поглядывая на Миколку, хватались за животы.

— Эй ты, Курилка! — кричал Маслов. — Ты что, крысами питаешься? А Конопля говорил, что он вегетарианец или как это называется? Ты что, жить без них не можешь?

Миколка, будто ошпаренный, подхватился с кровати. У него из-под подушки торчала дохлая крыса с длинным голым хвостом.

После завтрака к Миколке подошел Конопельский. Играя своими синими глазами, кокетливо спросил:

— Ну-с, мистер, теперь понял, что, живя в человеческом обществе, от него никуда не денешься?

ГЛАВА ПЯТАЯ, в ней Миколке становится ясно, что в жизни без испытаний не обойтись

Сразу же, как только встали, все выстроились на физзарядку. Миколка очень «любил» ее — в школе тоже перед уроками каждый день «заряжали», но у него всегда недоставало нескольких минут, чтобы прийти на нее своевременно. А тут пришлось махать руками, дышать глубоко, нагибаться и приседать, сопеть и потеть. Сперва казалось, что он не выдержит этого издевательства, но к концу даже немного понравилось — вместо усталости налился бодростью. Облегченно вздохнув, решил: что ж, как-нибудь можно перетерпеть эту зарядку.

После зарядки повели к реке — кто искупался, а кто просто умылся. По-разному умывались: кто до пояса, а кто только нос намочил, да и то с писком и визгом. Миколка не упустил случая как следует выкупаться в утренней прохладной воде. Он плескался до тех пор, пока физкультурник не приказал ему выйти на берег.

В воде было тепло, а на берегу дрожь пробрала. Хотел одеться, но... даже языка лишился от возмущения и растерянности. Да и как не возмущаться — вся его одежда была мокрой и еще в песок втоптана.