В течение последних двух с половиной лет отец учил меня надежде: тому, как бороться и когда сдаваться. Он учил меня вере. Не только вере в Бога, но также тому удивительному доверию между мужем и женой. В течение последних нескольких недель его жизни мама большую часть ночей провела в больничной палате, сидя рядом с его постелью. Она в полном смысле слова казалась мне святой, постигшей все таинства брака и значение слов «в болезни и здравии». Отец верил в нее и в те обязательства, которые они дали друг другу сорок восемь лет назад. Я совершенно ясно видела во взгляде, которым он смотрел на нее, благодарность за любовь и служение.
Одним жарким и душным августовским днем казалось, мир все тот же и все идет своим чередом. Но для меня это было что угодно, только не обычный день – это был незабываемый момент времени. День, когда мне посчастливилось стать свидетелем одного из самых замечательных примеров преданности моих родителей друг другу. Семьдесят два часа назад у отца был приступ, чуть не приведший к смерти, когда он неожиданно перестал дышать. И вот теперь он лежал в реанимации, окруженный различными приборами и мониторами. Он выжил, но если этому суждено случиться снова, мы должны были знать, что он хочет.
Когда мама начала говорить с ним об этом, я не была уверена, что смогу сохранить самообладание. Ей было так непросто спрашивать его. Она начинала и останавливалась несколько раз, но в конце концов после глубоких вдохов и слез спросила, хочет ли он отказаться от реанимации, если это случится снова. Отец оставался безмолвным. Впервые за всю жизнь у него не было слов. Минуты казались часами, когда я сидела там, пытаясь заглушить рыдание, рвавшееся наружу. Я стала фокусировать взгляд на маленьком деревянном кресте, висевшем на стене. «Пожалуйста, Господи, помоги мне быть сильной». Я молча молилась, снова и снова. Затем отец нарушил тишину, и мы услышали его такой привычный, знакомый голос.
Слезы блестели в его глазах, когда он с любовью смотрел на маму. Он медленно сказал:
– Я не хочу быть ношей для тебя, но я не хочу и покидать тебя.
Мама мягко коснулась его руки и стала гладить отца по волосам.
– Джерри, давай подумаем об этом как о твоем самом восхитительном отпуске, и я догоню тебя чуть позже.
Одним простым кивком головы отец принял это, и, когда слезы заструились по нашим лицам, чувство умиротворения наполнило комнату.
В истории болезни были сделаны пометки, и отец надел повязку на запястье, означающую, что он отказывается от реанимации. Даже при этом в течение нескольких недель он усердно старался, пытаясь восстановить силы, чтобы вернуться домой. Он был очень возбужден и желал вернуться во вторник 6 сентября. Мы все были в нетерпении. Это была дата, которую назначили ему доктора. Он с гордостью объявлял своим многочисленным посетителям, что едет домой.
После совместной ночной молитвы, которая уже стала ритуалом для родителей, мама оставила больничную палату, чтобы поехать домой и сделать последние приготовления перед его возвращением. Вскоре после полуночи мама вздрогнула от телефонного звонка, внезапно разбудившего ее. Медсестра из больницы сообщила, что у отца снова возникли проблемы с дыханием и его забрали в реанимацию. С тревогой в голосе она сказала маме, что ей необходимо приехать в больницу прямо сейчас.
Когда мама вошла в реанимацию, глаза отца были открыты. Он звал Мэри – мою маму – снова и снова. Медсестры сообщили, что ему осталось недолго, может, несколько минут.
Господь спланировал их последнее прощание так совершенно. Мама откинула волосы с его лба в последний раз и с любовью в голосе произнесла:
– Джерри, все хорошо. Иди. Пришло время взять этот отпуск.
Слеза упала на его щеку, и он закрыл глаза. Пришло время сдаться. Его борьба была кончена. Он так тщательно подготовился к своему возвращению домой. В свой вечный дом, где сейчас ждет свою любимую, чтобы воссоединиться с ней и провести самый восхитительный отпуск с нашим Господом Иисусом.
Смена парадигмы
Пэг лежала ничком на деревянном полу, будучи не в состоянии поднять голову или пошевелить телом. Прошло пять минут… десять… пятнадцать. Все потому, что она пыталась достать их свадебную фотографию и упала со своего инвалидного кресла.
«Самый подходящий день, чтобы Джон пришел поздно», – думала Пэг, в то время как ее бездвижная поза становилась все более неудобной. Прошло уже много лет с тех пор, как Пэг могла вспомнить, каково это было – контролировать свое тело. Рассеянный склероз наступал медленно, но в последние несколько лет он атаковал ее беспощадно.
Уголком глаза она увидела фото, упавшее рядом с ней на пол, – на нем были жених и невеста, оба голубоглазые и темноволосые. Друзья говорили ей, что, вырастив троих детей, ни он, ни она ничуть не состарились, что она оставалась все так же красива, а Джон так же обаятелен.