Куриный бульон для души. 101 история о любви

Делия Ллойд

Долорес и яйца

Вы знаете, как они говорят: «Сын остается мне сыном, пока не женится, а дочь остается мне дочерью всю жизнь».

Стэнли Бэнкс, из фильма «Отец невесты»

Долорес была одна на кухне, готовила завтрак, когда я вошел и сел за стол. Мы обменялись вежливым, но осторожным «Доброе утро», и я стал наблюдать за ней, суетящейся у плиты. Она жарила яйца, и почему-то я заключил, что слезы, выступившие на ее глазах, были не от порезанного на омлет лука.

Со своей будущей тещей я встретился впервые прошлой ночью. Я недавно вернулся в Штаты, два с половиной года проскитавшись по Европе после окончания колледжа в 1971 году. Это было обычным делом в те времена, и я прибыл в ее дом, щеголяя типичными регалиями тех бродячих времен: волосы до плеч, пышная борода и абсолютное отсутствие каких-либо перспектив на будущее, за исключением женитьбы на единственной дочери Долорес – Денис, с которой мы встретились во время моих странствий. Эта новость предшествовала моему приезду, и я смог немедленно распознать, что моя наружность нисколько не смягчила шока от этой весьма оригинальной новости.

Я наблюдал за ней, уставившейся на свою сковородку так, будто это был экран авиадиспетчера. Она пыталась скрыть слезы, но у нее не очень-то получалось.

– Эти слезы из-за меня, да? – спросил я.

Она кивнула утвердительно.

– Это потому что я женюсь на вашей дочери?

Ее подтверждение снова было незамедлительным.

– И вы боитесь, что я буду неспособен стать для нее хорошим мужем?

Ее не совсем охотный кивок подтвердил, что попадания было три из трех. Я восторгался ее честностью, параллельно думая о том, что ей бы чертовски хотелось сейчас отравить меня этими яйцами, не дав попробовать затем ни кусочка своей дочери.

С годами мое вступление в брак приобретало в глазах тещи куда меньшее значение, чем принятие мной решений в рамках семейной жизни. Как, например, в тот раз, когда я впервые оставил свое место банковского служащего без поджидающей меня какой-либо другой работы. Побуждающим мотивом этого моего решения было третье вооруженное ограбление банка менее чем за год, и это казалось неубедительным оправданием по сравнению с тем фактом, что ее дочь подвергалась опасности остаться без средств к существованию. Или мое колебание по поводу детей. Или тот раз, когда я решил купить наш первый дом в Южной Филадельфии, что пока еще не намекало ей на «ответ» в том, демографическом смысле. Или в тот раз, когда я решил устроиться на работу далеко на севере штата Нью-Йорк, отправив таким образом в изгнание ее единственную любимую дочь и теперь еще внуков-близняшек в американскую Сибирь. К тому времени, я уверен, мои непрерывные обязательства по отношению к браку стали менее важными с ее точки зрения. Так что дом, который я купил там и который, по словам моего тестя, был «странной и уродливой развалюхой», вероятно, стал последней каплей, убеждающей Долорес в том, что я приношу с собой все только самое ужасное из перечисляемого в свадебных обетах новобрачных (то есть бедность, болезни и смерть).

Но наряду с тем, что Долорес не могла скрыть своих чувств по поводу меня (это был очень пристальный взгляд без единого слова, который она бросала на меня, будто на какой-то удаленный холм, на котором виднелся, вероятно, силуэт дерева), ей всегда удавалось быть тактичной. Во всех отношениях она вела себя как идеальная теща, никогда не вмешиваясь и не вторгаясь в семейные отношения своей дочери – ну, исключая разве что редкие тычки по поводу детей, которых я в конечном счете по-мужски помогал произвести на свет. После того как я сам стал отцом взрослых дочерей, я мог оглянуться назад и лучше понять, какой ходячей катастрофой я ей казался тогда. Я чертовски восхищаюсь ей. И она была лучшей бабушкой, какую вы только можете себе вообразить для своих детей.

Несколько лет спустя я согласился на переезд в более гостеприимную Атланту. И в это последнее наше пристанище, что смогла увидеть Долорес, еще будучи в живых, она приехала, чтобы навестить нас. Это был светлый, современный, в колониальном стиле дом с алюминиевым сайдингом и открытой террасой, которая выходила на частную площадку для игры в гольф. Это не было ни Южной Филадельфией, ни северным Нью-Йорком. Я признался как-то раз Долорес, что купил наконец дом, который ее дочь всегда считала домом мечты. Долорес метнула в меня такой узнаваемый взгляд осуждения и уничижения, но на этот раз сопроводила его словами.

– И давно пора! – воскликнула она с особым ударением, которое, казалось, отдалось эхом во всех тех прежних годах вплоть до той первой встречи на ее кухне.