Курочка ряба, или золотое знамение

И Игнат Трофимыч помнил об этом: что не сообщал.

– Откуда вы взяли, что не они? – уличил он смолоусого. – Они и берут, нас близко не подпускают.

– Не надо, папаша! Врать нехорошо! – Улыбка смолоусого была ласкова и победна. – Не они берут, вы берете, а-я-яй, на старости-то лет да врать!

Что ж из того, что не знал Виктор, кто берет яйцо. Он-то не знал, а в городе о том знал каждый третий, и, прожив в нем несколько дней и специально интересуясь этим, не узнать такой важной подробности было невозможно.

– Ты, папаша, и берешь, а? – сказал смолоусый. – Своей рукой. Так?

И Игнат Трофимыч не посмел больше перечить.

– Ну? – сказал он. – И что?

– Вот мы тебя ловкости рук и научим, – влез в разговор светлоусый. – Ловкость рук – и никакого мошенства!

А тот, со смоляными усами, все улыбался. И так ласково – будто испытывал к Марье Трофимовне с Игнатом Трофимычем особую, чрезвычайную нежность.

– Ладно, – уронил он. – Яйцо наше – вам полторы тысячи. За каждое. За каждое, подчеркиваю!

– Две! – неожиданно для Игната Трофимыча выкрикнула Марья Трофимовна. Не сказала, а именно выкрикнула.

На мгновение у Игната Трофимыча отнялся язык.

– Ты что говоришь, ты думаешь, что говоришь?! – зашумел он на свою старую, приходя в себя. Ступил к ней сердито – и замер: острое жгуче и страшно уперлось ему в бок под ребра.

– О-ой! – тоненьким блеяньем выкатилось из Марьи Трофимовны.

– Заколю, дед! – пошевеливая ножом, то надавливая им, то ослабляя упор, процедил светлоусый. – Заколю, как падлу!

– Ладно, хватит, – отвел его руку с ножом смолоусый. – Папаша уже все понял. Понял, папаша, да? – заглянул он в глаза Игнату Трофимычу. И засмеялся: – Иди, думай. С бабкой вместе. Даем две, уговорили. Думайте, а мы вас найдем. Плохого не сделаем, не волнуйтесь. Если гебешникам своим не скажете. Скажете – тогда пеняйте на себя. Из-под земли достанем.

– Две тысячи, дед! – ткнул Игната Трофимыча в бок, теперь голым кулаком, светлоусый. – Соображаешь хоть, что за деньги?

– Нет, в самом деле, хорошие деньги! – продолжая посмеиваться, сказал смолоусый. И, подняв с земли сумку Марьи Трофимовны, втолкнул ту ей в руки. – Две тысячи за яйцо! Очень приличные деньги. Больше не даст никто. Подумайте, подумайте. Мы не торопим. Ну, что в самом деле, такое: за двадцать копеек!