Курочка ряба, или золотое знамение

Но взять золотое яйцо в мешочек на место простого было только полдела. А вернее, лишь четверть дела. А может, и вообще не дело. Нужно было избавиться от мешочка вместе с яйцом. И оставалось на эту операцию пространство в какие-нибудь двадцать метров – по дороге от курятника до дома. Так было приказано смолоусым: в дом не заносить, избавиться на улице.

И были бы то первые дни, когда молодые люди спортивного кроя не спускали с Игната Трофимыча глаз, контролировали самое малое его движение, пока он шел от курятника к дому, – не избавиться бы ему от яйца, да что там не избавиться, не зевнуть незаметно.

Рутина жизни, однако, сделала свое дело: никто не следил за Игнатом Трофимычем. Тот, что дежурил в огороде, сошелся с тем, что дежурил в задней части двора, стояли у прясла спиной к Игнату Трофимычу и весело беседовали на какую-то интересную им обоим тему. Тот же, которому вменено было в обязанность дежурить около крыльца, обретался в калитке, открыв ее и наблюдая за чем-то на улице.

Бог не выдаст, свинья не съест, воскликнул мысленно Игнат Трофимыч, и, заложив вираж к груде дощатого хламья рядом с курятником, он стряхнул мешочек с яйцом в похожую на нору щель между досками.

Стряхнул – и почувствовал, что вспотел. Боже праведный, покаянно возопило его естество, что же я сделал!

Но то была лишь какая-то часть его естества, что возопила. Другая же понудила его сделать несколько шагов, чтобы отойти от груды досок, а потом заставила провопить те же самые слова вслух:

– Боже праведный!

– Что такое? – с револьвером в руке вывалился из курятника оперативник, дежуривший там.

– Что?! – метнулся к Игнату Трофимычу оперативник от калитки, которому положено было бы находиться около крыльца.

А оперативники у прясла первым делом прыснули друг от друга, а уж затем, по отдельности каждый, со своей стороны прясла, тоже бросились к Игнату Трофимычу.

Игнат Трофимыч стоял, вытянув перед собой руку с раскрытой ладонью, и на ладони лежало белейшее, даже как бы отдающее голубизной, обыкновеннейшее яйцо.

– Золотое было, – сказал он, обводя ошалелым взглядом сбившихся вокруг него оперативников.

– Было золотое, сам видел, час над ним просидел! – подтвердил оперативник из курятника, пряча пистолет у себя под мышкой.

– Это как может быть?! – неверяще и грозно вопросил оперативник с огорода.

– Так как не может, – сказал Игнат Трофимыч. – Было уже такое. Превращались. Только чтобы в моей руке…

– Ну, ты чего там застрял, Трофимыч? – появился на крыльце старший смены из дома. – Взвешивать надо, инкассатор ждет… – И встревожился, уразумев по необычности сцены во дворе, что случилось что-то из ряда вон. – Лейтенант Иванов, доложите обстановку!

– Чертовщина, товарищ капитан! – сделал два шага вперед оперативник из курятника. – Непонятное явление. – И смолк.

Игнат Трофимыч понял: кроме как ему самому, сообщать неприятное известие некому.

– Во! – снова вытянул он перед собой руку с яйцом.

2

На ночь Игнат Трофимыч вновь отправился в комнату к Марье Трофимовне.

Оно, собственно, и без надобности было сегодня ложиться вместе, обо всем сказано-переговорено потихоньку днем, однако же хотелось поговорить еще, поговорить всласть, оттого и не тяжело было думать о предстоящей маете: как будут мешать друг другу, ворочаться, пихаться, засыпать и просыпаться.

– Теперь несколько дней ни-ни, – сказала Марья Трофимовна. – Пусть успокоятся.

– Ну так, ну так, – сказал Игнат Трофимыч. – Конечно. Нам чего жадничать. И им хватит, и нам достанется.

– А ты, значит, дрыг рукой – и нет его?! – с восторгом заново переживаемого спросила Марья Трофимовна.

– Так а чего ж! – с довольством отозвался Игнат Трофимыч.

– Ловка-ач, ничего не скажешь! Я и не знала о тебе!

– Ну так, ну так, – Игнат Трофимыч похекал умасляно. – Ты его хорошо перепрятала-то? Надежно?

– Надежно. Баба спрячет – сама не найдет.

– Ты что?! – так и вскинулся, сам не ожидая того, Игнат Трофимыч.

Марья Трофимовна пустила невольный смешок.

– Найду, найду, – успокоила она потом Игната Трофимыча. – Так это я, шуткой.

У них у обоих было такое состояние – могли б, полетели бы. Не много раз выпадает за жизнь человеку подобное; с годами вероятность того все меньше и меньше, а уж о старости и совсем нечего говорить.

Нечего говорить – а им вот выпало.

Думали, конечно, нахлынувшие нынче всякие проверяющие о подмене, намекали на то – но осторожно, прощупывали – но и не больше. Боялись! Не решались обвинить! Могло превращаться прежде, почему же не превратиться теперь?

Наберем три яйца – тогда и отдадим, почему-то так вот решили Марья Трофимовна с Игнатом Трофимычем, опять протолковав шепотом едва не до белого света. Почему-то вот так решилось у них. Неизвестно почему. И проговорить едва не до белого света – это же не в июне было, сентябрь уже подступал, осень начиналась, дни сделались короче, а ночи длинней! Однако же вот проговорили. Молодыми себя чувствовали. Будто заново начиналась жизнь…

3

Встреча Игнату Трофимычу была назначена на той же автобусной остановке, что и в прошлый раз.