Курочка ряба, или золотое знамение

Три автобуса подкатили и откатили, а неприметных серых «Жигулей» все не было. Шел дождь, дул ветер, от дождя Игнат Трофимыч надел серый, стоявший колом, гремучий плащ из кожзаменителя, никакого навеса на остановке не имелось, дождевая вода, скатываясь с плаща, попадала в ботинки, и ноги у него давно уже были мокрые.

Наконец серые «Жигули» появились. Лихо, на полном ходу подвернули к небольшой толпе, вновь собравшейся в ожидании следующего автобуса, тормознули, и светлоусый, высунувшись из задней дверцы, прокричал Игнату Трофимычу, без всякой конспирации:

– Давай, дедуля, залазь!

Народ на остановке мигом обратил свои любопытные взоры на Игната Трофимыча, но делать было нечего, и Игнат Трофимыч на виду у всех послушно полез в машину.

– Что ж вы, ребята, без всякой маскировки? – попробовал он укорить своих благодетелей, когда смолоусый за рулем дал газ.

Смолоусый, повернув голову, глянул на него с усмешкой.

– Кому о чем догадываться, папаша, если ты не продал?

– Не продал?! – ткнул его большим пальцем под ребро смолоусый, и, хотя жесткий кожзаменитель плаща притушил боль, Игнат Трофимыч, икнув, тотчас вспомнил свое место. – Показывай, давай, вытаскивай! – потребовал светлоусый.

– А деньги с вами? – поколебавшись опасливо, спрашивать ли, решился все-таки на вопрос Игнат Трофимыч. – Деньги покажите.

– Деньги ему! – вскричал светлоусый. – Ох, бытя… дам я тебе промеж рог!..

Смолоусый, правя машиной, остановил его:

– Замри! – И обратился к Игнату Трофимычу, глядя на него через зеркальце заднего вида. – Боишься, папаша, яйца возьмем, а деньги не отдадим? Не бойсь, папаша! Ты нам еще нужен будешь, как же не отдадим? – Правя одной рукой, он полез другой во внутренний карман своей «вареной» куртки и вытащил несколько пачек красноватых десятирублевок. – Видишь? Сечешь?

– Сечешь? – тут же подхватил светлоусый рядом. – Видел? Показывай давай, показывай, падло!

Яйца Рябой лежали у Игната Трофимыча, завернутые в тряпицу, во внутреннем кармане пиджака. Он запустил руку за пазуху и вытащил тряпицу.

– Ну-ка, ну-ка! – хотел выхватить у него тряпицу из рук светлоусый, Игнат Трофимыч еле успел отдернуть их.

– Не трогай! – вскричал он. – Пока деньги не отдал, не трогай!

– Как это? – угрожающе проговорил светлоусый и снова потянулся к яйцам.

– Превратятся! – совсем уже в панике закричал Игнат Трофимыч. – Скажи ему, скажи! – обращаясь к смолоусому, завопил он. – Пусть не трогает, простыми станут!

Светлоусый убрал руки.

– Как это? – снова спросил он.

– Да, папаша, как это? – тоже спросил смолоусый, холодно глядя на Игната Трофимыча в зеркальце над лобовым стеклом.

– А так это, как это! – сказал Игнат Трофимыч. – Деньги не отдал, прикоснешься – и все.

– Херня какая! – вытолкнул из себя через паузу светлоусый. Но рук больше не тянул.

Смолоусый молчал несколько дольше. Потом оглянулся назад, на дорогу, стал притормаживать, подрулил к тротуару и встал.

– Открой, дай глянуть, – развернувшись на сидении, сказал он Игнату Трофимычу.

Игнат Трофимыч торопливо раскрутил тряпицу, разметал в стороны концы и поднял ладони с яйцами вверх, к свету из окон.

Некоторое время, не издавая ни звука, парни смотрели на яйца, белая тряпица под ними подсвечивала их отраженным светом, и, что это за яйца, было видно прекрасно. Затем светлоусый зашевелился, засопел, отпрянул в свой угол и спросил оттуда:

– За десять дней – и всего три штуки? Мы что, дедуль, на стройке коммунизма – такие темпы?

– Больше нельзя, осторожно, ребята, надо, – смирно сказал Игнат Трофимыч.

– Заверни обратно, – велел ему смолоусый.

Игнат Трофимыч, вновь торопясь, замотал яйца в тряпицу, а когда замотал, увидел, что светлоусый держит наготове, раскрыв, небольшую кожаную сумку с длинным ремнем, вроде планшетки.

– Опускай, дедуль! – сказал он.

Игнат Трофимыч мягко положил яйца на самое дно, смолоусый передал сумку напарнику, снова вытащил пачки красненьких, отделил три, сунул остальные обратно, а эти три протянул Игнату Трофимычу.

– Согласно уговору, папаша! В каждой по две, как в аптеке. Дорогу отсюда найдешь сам?

– Найду, найду, – даже обрадовавшись, что его выгоняют из машины, закивал Игнат Трофимыч. Адом была ему каждая секунда здесь.

– Через десять дней, на той же остановке, в это же время.

– Ага, ага. На той же остановке, в это же время, – согласно покивал Игнат Трофимыч.

Он заталкивал деньги в пиджачный карман, туда, где лежала прежде тряпица с яйцами, и никак не мог затолкать – до того тряслись руки. Так не тряслись, даже когда подменял яйца.

– Ну, ты долго, дед?! – рыкнул на него светлоусый.

Пачки с красненькими, наконец, втиснулись в карман, и Игнат Трофимыч, ничего не видя вокруг, совершенно оглушенный, будто и впрямь из ада выдираясь, нащупал ручку – и вывалился из машины.

И какое блаженство он испытал, оказавшись под дождем и ветром, ощутив на лице восхитительную колкую влагу.

Но когда ночью, запершись в комнате, пересчитывали с Марьей Трофимовной при жалком свечечном огне полученные деньги, ничего уже не помнил Игнат Трофимыч о том, как ему было в машине. Вымылось из него все общей их с Марьей Трофимовной радостью.