— А нет их! — злорадно, по-волчьи оскалился Фарук. — Они умерли раньше всех, и мы выбросили тухлятину за борт! Сейчас их уже рыбы доедают… И вам недолго теперь осталось. Зря вы сюда приперлись — здесь все заражено, все! Здесь кругом смерть!!! Нет ни одного уцелевшего! Не веришь — пройдись по отсекам, русский… И вы уже заражены… День-два — и вам конец, ха-ха-ха…
— Русские где, весельчак? — чувствуя, как в сердце растет и ширится какое-то холодное отчаяние, еще раз спросил Никонов. — Пока ты не отправился к своим гуриям, я тебя сейчас на узенькие ленты порежу, и ты мне все-все скажешь, даже то, что давно забыл…
В ответ Фарук презрительно и горделиво улыбнулся и даже смог сложить смуглые пальцы в некое подобие кукиша, после чего вдруг широко открыл глаза, дернулся раз-другой, и на грудь бандита хлынула изо рта струя темно-красной крови…
— Все, кончился, — мрачно констатировал Лагодич и посмотрел на сержанта. — И что дальше? Неужели он правду говорил… про наших?
— Свистел, гад, наверняка! — не очень уверенно сказал Никонов и продолжил: — А вот насчет того, что тут все заражено, похоже, он сказал правду. Одни жмурики кругом… Хотя… Серега, ты ничего не слышишь?
— Да нет. — Лагодич повертел головой, прислушиваясь. — Или… Погоди, вроде и правда стучит что-то. Кажется, там… Пойдем глянем.
Морпехи на всякий случай держали оружие на изготовку и неторопливо продвигались в сторону кормовых отсеков, откуда по мере приближения все явственней слышался стук. Наконец бойцы остановились у металлической двери с колесом-штурвалом в центре, приводящим в движение запорные задвижки. Никонов ногой стукнул в дверь и громко спросил по-русски:
— Эй, есть кто живой?
В ответ, после нескольких секунд затишья, послышались невнятные восклицания, и изнутри застучали еще энергичнее. Сержант решительно взялся за колесо и начал вращать, открывая дверь. Лагодич стоял рядом и, опять же, на всякий случай, страховал друга, направив на дверь свою «М-16» — береженого бог бережет, мало ли кого бандюги посадили под замок! Может быть, у них гауптвахта такая…
Дверь с легким скрипом отворилась, и Ракитину с Татьяной после кромешной темноты отсека сумрак, царивший внутри субмарины, показался светлым днем. На пороге стояли уже знакомые доктору молодые парни, и тот, что постарше, неожиданно усмехнулся и устало произнес, опуская ствол автомата:
— Ну, привет, ребята. Выходите — наши в городе…
Минут пятнадцать ушло на то, чтобы перебраться в центральный отсек, где морпехи в нескольких словах рассказали обо всех своих приключениях, а Ракитин поведал о наводнении, налете пиратов на «Орион» и дальнейших событиях.
— Это правда, что здесь все заражено этой гадостью? — повел рукой Никонов и мрачно взглянул в глаза доктору, в этот момент заботливо отпаивавшему Северцеву минеральной водой.
— Да, правда… — как-то нехотя ответил Ракитин.
— Тогда нам нельзя покидать подлодку, — раздумывая о чем-то явно невеселом, заявил сержант. Никонов устало присел на какой-то ящик, положил автомат на колени и, глядя на Ракитина снизу вверх, медленно произнес: — Если они все загнулись, то и мы теперь будем разносчиками заразы, которую ты, док, так заботливо для этих гадов приготовил. Вообще-то, помирать неохота, но другого выхода, я думаю, у нас нет… Сейчас мы с Серегой задраим люк и положим субмарину на грунт. И — амба, как говорят у нас на флоте…
38
Капитан второго ранга Меркулов невидящим взглядом смотрел в раскрытый судовой журнал и мучительно размышлял о том, что и как он будет говорить в солидных кабинетах штаба ВМС во Владивостоке, в которых восседают вальяжные и очень серьезные мужики с большими звездами на адмиральских погонах. Наверняка придется побывать и в мрачноватом кабинете начальника особого отдела флота… За все и за всех спросят! Хорошо, если просто в отставку вышвырнут, а то ведь могут и под трибунал подвести. Из Москвы уже пришла шифрованная радиограмма, в которой грозное начальство сурово вопрошало, почему эсминец до сих пор не прибыл в порт назначения.