Курс практической психопатии

И вот, эти люди, что меня родили, что копили не щадя себя, страдали о моем благополучии, что ворковали надо мной, что лелеяли, и просто представьте — мама и бабушка!! — оказались заинтересованы в сексе! Мне было двенадцать лет…только двенадцать! Я сходил с ума от этого. Бабушка — проститутка… было от чего свихнуться! Я выкрал несколько фоток, самых пристойных — где она ещё хоть как-то прикрыта, и всего одну — где совсем голая, с разведенными ногами, прикрывает «местечко» сведенными ладонями, и истекал кислой слюной над ними… а потом и спермой. Решиться на это было очень трудно, и одновременно само-собой, произвольно — ну, понятно. Я опасался больше всего, что мама узнает, чем я занимаюсь за её спиной — но мне стало это необходимо. Обычная порнуха потеряла сокровенный смысл уже тогда. Я менял фотки на другие, возвращая старые на место — чтобы если что, не было так очевидно. Потом осмелел, и стырил всю пачку, и прятал в школьном рюкзаке — единственное место, куда мама уж точно никогда бы не заглянула, уважая мою монополию на личные вещи. В шкаф или под подушку она могла случайно влезть и разрушить сладостный мирок. Я всегда очень аккуратно прятал всю связку, доставая самые излюбленные, самые грязные — была даже такая, где молодая моя бабуля мастурбирует, в шнурованных сапогах, кусая пухлую нижнюю губу. Я дрожал и летел в черно-белую пропасть снимка, путаясь в липкой и сладкой карамельной паутине своей похоти… мне даже кошмар приснился однажды, я его на всю жизнь запомнил — будто я маленький, лет пяти, и бабуля гуляет со мной в парке, она не одета, на ней лишь похабные остаточки одежды, которые ничего нет прикрывают, а наоборот подчёркивают её звериную сексуальность, и она ведёт меня за руку, и я сгораю от стыда, а она здоровается как ни в чем не бывало со знакомыми, те тоже с детьми, и она развратно улыбается им, и намекает мне, что неплохо бы мне потрогать ту девочку… я схожу с ума — как?? Мы садимся на скамейку, и бабушка вальяжно раздвигает ноги, я стараюсь не смотреть, а мимо идет кошмарный продавец сахарной ваты — у него нет глаз, я в ужасе дергаю бабулю за тряпочку на её бедрах, и она спрашивает — что, малыш? Я показываю ей на продавца, который поворачивается к нам, пытаясь изобразить учтивость, что-то наподобие улыбки кривит его адскую рожу, и он протягивает мне спутанный клубок паутины на палочке. Бабка подталкивает меня в спину — возьми, малыш, не стесняйся! Мне стыдно не взять, раз бабуля велит, и я, весь в ледяном страхе протягиваю руку и беру «угощение». Чудовище одобрительно кивает, я поворачиваюсь к бабуле, умоляя глазами позволить не есть это, но она смеется довольная, говорит — ешь же, малыш, что ты? Вкусно! И подталкивает снова, я не могу не слушаться, я очень послушный (хотя наяву всегда был капризным и своенравным), и открываю рот, но не могу — снова смотрю на неё в последнем молении одними глазами — пожалуйста, можно мне не есть? А она отрывает кусочек, и паутина тянется за её тонкими пальцами, и… и открывает яркий рот, приближаясь к моему лицу, и вот-вот положит это на язык, с таким наслаждением, будто это…

В этот момент я проснулся, весь мокрый, дрожащий, ледяной от страха внутри и горячий от возбуждения снаружи, и вскрикнул от ужаса — паутина на моих руках!! Подпрыгиваю на постели, резко вскидываю ладони к глазам, дико таращась. Мои пальцы склеены и скользки от спермы.

С тех пор я трепетно люблю стриптизерш, но отношусь к ним очень придирчиво, сравнивая с моей невероятной бабкой, и ищу в них сходства с ней единственной, и в том мой личный критерий оценки шлюх — насколько она напоминает мою бабушку. Но, конечно, сравниться с ней не может никто. Они все жалки и похожи одна на другую, а она — она была божественна. И для меня нет развратнее горячего слова малыш…

ххх

От текилы болит язык, солью разъело. Опять Эрот поила. Надоела она мне. Скучно с ней. Но у неё всегда есть вписка, крутое бухло, и телки-подружки, считающие меня неотразимым — достаточно просто явиться в белой шелковой рубашке, и сделать рожу мрачную и печальную. А уж если завести псевдо-интеллектуальную беседу, то все — еби их как хочешь, хоть по одной, хоть всех сразу. Но блядь, скучные они. И глупые.

— Ветер, а ты знаешь извращение на букву «и»? — приперлась из спальни Фьюнерал, ещё одна надеющаяся на мой хуй. По глазам вижу, намеревается утащить меня куда-нибудь в приват, но я ещё подумаю. «Но ты станешь покорна, но ты станешь покорна и мила», как не крутись тут с самым самодовольным видом.

— Изнасилование, — усмехнулся я. А внутри все сжалось горячим комком — о, да… Будто знала о моем тайном списке, который я составил два года назад, и о котором забыл уже — список всех доступных перверсий, по алфавиту, который я вывел дрожащей от возбуждения рукой, выписав тщательно из учебников судебной психиатрии. Выискивал, прикидывал, что меня привлекает, отсеивал невозбуждающее. Начал следовать, но запутался, обламываясь и не решаясь, и бросил. А вот теперь вспомнил.