Курс. Разговоры со студентами

Не знаю, как он звучит в переводе, наверное, это очень трудно переводить такой язык, он такой сломанный. Он как сломанный паровоз, он весь как сломанный паровоз. И они все хотят его починить, чтобы он пошел. И это какой-то новояз, это обозначение паровозных гаек, вперемешку с навозом, гноем и со светлым будущим, с какими-то своими желаниями, выстраданными их мозговыми извилинами под скрип и скрежет этих колес.

Вот я открыл просто первое: «Я в мире человек сверхштатный! Не живу, а присутствую, и учета мне нет… На собранья я не хожу и ничего не член». Фантастика! Я даже не знаю, кто это говорит, из какого это рассказа… «Ну, будя, будя тебе, Захарий, – говорила ему жена, – будя бурчать, садись чай пить, член! Обдумал тоже, член!» Ничего разговор! «После чая Захар садился за работу, которой не вынес бы ни один зверь: столько она требовала мужества и терпения». Странные люди, как будто они живут и объясняют свою жизнь друг другу и себе, объясняют каждый шаг. А как ее не объяснить, если ты начал чувствовать свою сопричастность всему живому и неживому, как? Тут и былинка важна, и корова важна, и паровоз нужен, и идеи нужны, и человек рядом нужен… Вот кто-то говорит кому-то: «Религия должна караться по закону», а второй отвечает: «Это через почему ж такое, по закону-то?» Так и написано: «Это через почему ж такое, по закону-то?» Одно дело сказать так, а другое дело – написать, как литературу. Это как Гоголь… Тот, коверкая русский язык, создает великую русскую прозу. Вот, собственно, Платонов делает то же самое! «А вот почему! Я расскажу все последовательно». У них какие-то слова выскакивают, как будто они проходили мимо школы, что-то услышали и пошли дальше коров пасти… Эти школьные слова встревают в этот коверканный язык вдруг – как будто из газеты… «Потому что религия есть злоупотребление природой! Поняли? Дело ведь просто: солнце начинает нагревать навоз, сначала вонь идет, а потом оттуда трава вырастает. Так и вся жизнь на земле произошла – очень просто». Ну, супер объяснение, да? Вот разговор о происхождении жизни, просто открыл, случайно… «А вы вот что нам скажите, гражданин коммунист, правда, что Днепр перегородить хотят и Польшу затопить?» – «Сурьезное дело! Только воду в Днепре не удержать». – «Это почему ж такое?» – «А потому, – сказал он, – что вода – дело тяжкое, камень точит и железо скоблит, а советский материал – мягкая вещь!» Вот, просто удивительно, у меня просто дрожь выступает, как это все, как будто слон решил написать любовное письмо.

Это какая-то странная смесь, какая-то аппликация, аппликация жизни… Потому что нет привычки выражать свои мысли, они не читали ничего, эти люди, которые не читали никакую литературу, перед ними как бы меняется мир, и они что видят, то и называют. Они как бы впервые это называют. Вот что это такое. Это люди без прошлого. Это как бы перволюди, люди нового мира, строящегося на наших глазах на руинах старого. Это довольно страшно, потому что они не знают, что до них тут уже была жизнь, и культура, и язык…

Ну хорошо, Ляля, давай, если тебе достаточно, давай я тебя оставлю, ты сама. Свари какой-то суп.

Нина. Гоголь. «Вечера на хуторе»

Крымов. Есть вопрос… Ты хорошо в общем перечислила все. Но я хочу спросить: вот эти все малороссийские прибаутки, они им написаны для чего? Все эти парубки, дивчины, свитки, свадьбы, утопленницы, заколдованные места – к чему это все, как ты думаешь? Это не литературоведческий вопрос. Зачем этот серьезный человек, начинающий, но великий, гениальный русский писатель, пишет эти побасенки? Какая цель у него? Он же был человек, который все делал для чего-то. Если он даже к театру относился не как к развлечению, а как к кафедре, с которой можно миру сказать много важного. Большие задачи он перед ним ставит и видит почти как церковь, даже, может быть, наравне. Никакого развлечения, а все для чего-то. И вот для чего все эти утопленницы? Можно сказать, конечно, что он был молодой провинциал и просто хотел повеселить петербургскую публику своими русалками, но тут меня что-то не устраивает, ведь скоро, очень скоро, рукой подать и до «Ревизора», и до «Русь, куда несешься ты?». Я не знаю ответа точного, у меня нет такого ответа, но я думаю, что здесь что-то серьезное должно быть. (Пауза.)

Вот ты говоришь, детские страшилки. Вот почему дети их рассказывают, как ты думаешь?