Курт Сеит и Мурка

– Держите! Вот чемодан, вот узел. Ей нужно успеть на судно.

Мерьем билась в истерике.

– Я никуда не поеду! Я не брошу Омера!

Кто-то обнял ее за плечи:

– Послушай, доченька. Муж твой мертв. Ты уже ничего не можешь сделать. Спасай себя и ребенка.

Ее дотащили до ворот и силой усадили в последний грузовик. Те, кто устроился в машине раньше нее, взяли ребенка, а затем помогли подняться и ей. Одна из женщин пыталась успокоить дитя, напевая ему песенку. Другая женщина, посадившая Мерьем рядом с собой, попыталась ее утешить. Мерьем не могла больше плакать. В горле застрял ком, глаза застилала пелена, а сердце ныло. Однако женщина все равно не могла плакать. Не могла. Все произошедшее – неправда. Все это – просто кошмар. Скоро она проснется, и все будет по-прежнему. Протянув руки к ребенку, она усадила его на колени.

– Все пройдет, мой милый, – прошептала она. – Все пройдет.

* * *

Судно, на котором отплыли Мерьем и ребенок, было последним, вывозившим крымчан из Италии. Те, кто остался в лагере, были переданы советским солдатам. Все они шагнули в неизвестность. Большинство из них, как и Омер, покончили жизнь самоубийством.

Крымчане, сосланные в отдаленные уголки Советского Союза, до последнего не теряли надежды, как не теряли ее когда-то гонимые пламенем испанской инквизиции в 1492 году евреи, спасенные Османской империей. Однако мир вел себя так, словно их не существовало. И безызвестность та будет довлеть над ними еще долгие годы.

Какими бы зловещими ни были последующие события для тех, кто остался в лагере после отплытия корабля, судьба оставшихся на родине крымчан была еще более незавидной.

Уже спустя сутки после вторжения на территорию Крыма Красная армия нашла своих первых жертв. Молодые советские солдаты и агенты, в годы революции бывшие совсем еще детьми, а теперь взрощенные настойчивой идеологией большевистского режима, вновь получили возможность показать свою преданность власти. Они жаждали проучить Крым, столь дружелюбно распахнувший объятия для их врагов. Некоторые из этих солдат когда-то были отлучены от крымской земли, от молока матери и выросли в детских домах. Сами того не зная, они вернулись на свою родину, но они больше не являлись крымчанами. Теперь их отцом был Сталин, а родиной – Советский Союз.

Тем утром Эминов проснулся ни свет ни заря. Поднявшись с кровати, он начал совершать омовение для утреннего намаза. В дверь настойчиво постучали. Старик не сомневался в том, что за этим последует, и поэтому вел себя совершенно спокойно. В дверь постучали еще раз. Обсушив руки, мирза поспешил отворить ее. Перед ним стояло двое солдат.

– Товарищ Эминов! Вам приказано последовать с нами.

Мехмет, не сказав ни слова, накинул на плечи пиджак и взял в руки шапку. Он не хотел больше жить в мире, полном крови и насилия. Он последовал за пришедшими с высоко поднятой головой. Спустя какое-то время они пришли на кладбище Азизлер. Среди столпившихся у ворот людей он увидел пару знакомых из Алушты. Они с уважением поприветствовали его. Мехмет, прижав здоровую руку к груди, поприветствовал их в ответ. Какое-то время они наблюдали за солдатами, сновавшими по кладбищу туда-сюда. В конце концов старший по званию произнес:

– Значит, так, товарищи. Вот ваше задание. У нас есть трупы, которые нужно похоронить. И это дело вверено вам.

В тот момент к стоявшим подъехал грузовик. Красноармеец продолжил:

– Следуйте за грузовиком. Он остановится там, где вам предстоит работать. Там для вас подготовлены лопаты.

Каждому из работавших на руку повязали красную повязку.

Мехмет вздрогнул. Возможно, его заставляли рыть собственную могилу. Он понял, что их не оставят здесь просто так. Люди последовали за грузовиком. Они дошли до северной части кладбища, пока что свободной от могил. Солдат, спрыгнувший с водительского сиденья, открыл кузов грузовика, Мех-мет подумал, что сердце его больше не выдержит. Голова его гудела. Одного из молодых начало рвать. Один из алуштинцев, с белым как известь лицом, пробормотал:

– О, Аллах! Это невозможно! Хоть бы я умер и не видел этого!

Мехмет почувствовал, как его сердце, которое он давно считал зачерствевшим, ожило и закровоточило. А на его подслеповатых затянутых дымкой глазах проступили слезы. Значит, жизнь все еще могла причинить ему боль.

В кузове лежали сваленные в кучу, все в крови, изрешеченные пулями и избитые прикладами трупы.

Они принялись выгружать тела. Затем начали копать могилы. Мехмет копал землю с невиданным для его возраста усердием. Он не хотел, чтобы трупы его соотечественников лежали на земле. Ему казалось, что чем раньше их похоронят, тем раньше они встретятся с Аллахом. Он молился за душу каждого убитого, и каждое мертвое лицо словно рассказывало ему какую-то историю. Рассказывало до тех пор, пока не оказывалось погребенным под землей.

Не успели они похоронить всех несчастных из первого грузовика, как прибыл второй. Над телами не читали молитв, их не оплакивали любимые, над их могилами не ставили надгробных камней. Они были вынуждены ложиться в могилу без прощальных слов и даже без отдельного места.