Курт Сеит и Шура

Мюрвет пошла на кухню и поставила воду на плиту. Сеит вымылся, насвистывая и напевая, затем надел банный халат и пошел в спальню, уже трезвый и счастливый. Когда она пришла в спальню, он уже лежал в постели, курил и разглядывал дым сигареты. Он посмотрел на нее, но она была не в том настроении, чтобы разговаривать. Она не знала, что говорить и делать. Наконец полились ее слезы.

Сеит подумал о другой женщине, которую он только что оставил в слезах. Он уже скучал по ней. Но он также любил и женщину, которая носила в себе его ребенка. Он попробовал успокоить ее, поцеловав в щеку. Он жили в чертовом треугольнике. Он был так же несчастен, как и две его женщины, и у него не было возможности ничего исправить.

Даже после того, как Мюрвет заснула, его преследовали тягостные мысли. Хотя они с Шурой решили больше не встречаться, они не могли сдерживать любовь и снова оказались в объятиях друг друга. Но после того, как Шура узнала, что жена Сеита ждет ребенка, она сдалась. Она могла сносить разврат на стороне с малозначащими женщинами, но женитьба была другим делом. Она чувствовала себя преданной – ведь за все годы он ни разу не сделал ей предложение. Она сказала, что ее больше ничего в Турции не держит. Затем попрощались, ничего не обещая друг другу на будущее. Сеит подумал, что должен принять окончательное решение. Он смотрел на свою маленькую жену, спавшую рядом. Ему стало ее жаль, он потянулся и погладил ее голову. Он должен на самом деле сердиться на нее. Сколько раз он ей говорил, что не хочет детей, потому что не чувствует себя готовым к этому. А теперь ко всему еще и ребенок. Он почувствовал себя пойманным. Если бы Мюрвет не была беременна, он мог бы принять здравое решение. За все эти годы, что они провели вместе, Шура никогда его не подводила подобным образом. Почему Мюрвет не могла поберечься?

Вскоре Сеит решил, что их дом будет слишком мал, когда родится ребенок. Он снял у того же домовладельца дом побольше на той же улице, тоже с садом, но с двумя лишними комнатами. К концу месяца они переехали в новое жилище.

В это время дом в Татлыкуйю продали, и Хаккы отдал Мюрвет ее долю в тридцать золотых лир. Она хотела внести деньги в семейный бюджет, но Сеит настоял, чтобы она отложила их на черный день.

В доме у них было все. Мюрвет, которая годами ухитрялась готовить из ничего, теперь наслаждалась роскошью. Сеит приносил домой много продуктов и еды из ресторанов. Новые платья и туфли наполнили ее гардероб. Наконец Сеит разрешил ей не носить чадру.

– Ты хочешь, чтобы люди говорили, что Сеит на пугале женился? Какого черта носишь эти уродливые одеяния и выглядишь, как таракан? Я не хочу видеть тебя в этом.

Когда Мюрвет пришла в гости к матери в своем отороченном мехом пальто и в шляпе, Эмине изругала ее:

– Что это за вещи? Ты покинула это место в религиозной одежде, а теперь возвращаешься простоволосая. Зачем ты это со мной делаешь? Даже не вздумай приходить ко мне в таком виде снова, Мюрвет.

Мюрвет вернулась домой в слезах, но не застала там мужа, который бы успокоил ее. Ее мать отругала ее за современность, за нарядный вид, а Сеита не было дома, чтобы хотя бы взять ее за руку. Расстроенная, она проплакала всю ночь. В такие минуты ни ее одежда и обувь, ни ее украшения не значили для нее ничего. Все, чего она хотела, – быть счастливой, чтобы муж был рядом с ней, чтобы он уживался с ее матерью. Никто не понимал ее. Она сидела, дожидаясь мужа. Жизнь рядом с Бейоглу не изменила привычек Сеита. Проведя ночь дома, он мог следующую провести в городе, вернуться под утро или вообще не вернуться. Теперь он жил двойной жизнью.

В комнате на верхнем этаже прачечной на улице Кальонджу Кулук в Бейоглу было темно. Свет фонаря на улице проникал сквозь открытые занавеси, отражаясь от снега и освещая человека, отдыхавшего на постели одетым. Свет превращал дым сигарет, которые человек курил одну за другой, в слоистый туман.